Форум » Воспоминания » Воспоминания В.Коростелева армейские » Ответить
Воспоминания В.Коростелева армейские
Admin: ПАМЯТЬ ПАМЯТЬ Я стараюсь тщательно беречь какие-то предметы, напоминающие мне о службе. Я храню медали и значки, фотографии и газетные вырезки, какие-то записи и записные книжки и т.п. Конечно, много уже утрачено, но то что осталось стало еще дороже. Вот например: На полигоне после стрельб все собирают на память разлетевшиеся куски пенопластовой крышки ТПК. Я на одном куске собрал автографы расчета. А это мои ветеранские знаки полка. Настольные медали Путиловско-Кировского завода. Правда в центре вверху медаль германской делегации. Это все, что я "завоевал" в мирной жизни.
Ответов - 50, стр:
1 2 All
Admin: ПОСЛЕДНИЙ ЗНАМЕНОСЕЦ ПОЛКА... личному составу 726-го полка посвящается... В.Коростелев ХОЛОДНАЯ ОСЕНЬ 82-ГО. Полк приказали расформировать. Реформа, ничего не поделаешь. Над каждым нависла тревожная неизвестность: куда переведут, куда придется переезжать – такова судьба многих офицеров. Настроение у всех жуткое. Погода мерзкая. Постепенно сворачиваются все дела, жгут в котельной мешки с документами, которые не подлежат отправке в архив, ставятся последние печати. - Кому еще нужна печать? - спрашивает начальник штаба. - Никому? - и он рубит ее на мелкие кусочки. Боевое Знамя полка свернуто и больше не стоит в штабе под стеклом, а хранится в чехле в секретной части. Я – знаменосец полка. Последний знаменосец полка. Я выносил Знамя на торжественное собрание 6 ноября в клуб части и на следующий день на торжественное построение полка на плацу и думал, что это в последний раз и даже уже попрощался с ним. 10 ноября наконец-то небольшая разрядка – у меня выходной. Хожу по Москве, по магазинам. Что-то настораживает меня в поведении людей: разговаривают шепотом, на глазах продавщиц, кассирш слезы, на улицах полно милиции и каких-то людей с поднятыми воротниками, про которых сразу думаешь, что стоит он здесь неслучайно. Транспорта совсем мало, въезды в Москву закрыты,. В воздухе прямо висит какое предчувствие беды. А так как у меня самого было такое-же гнетущее настроение всвязи с расформированием полка, то особого значения этой атмосфере я не придал. Следующий день для меня начался со стука посыльного в дверь. - Начальник штаба приказал Вам прибыть в штаб для выноса Знамени. – сообщил он. В армии меня приучили ничему не удивляться. Выносить, так выносить. Надеваю, как положено, парадную форму и иду в штаб. Перед штабом уже выстроен знаменный взвод. Не отвечая на мой вопрос: «По какому поводу вынос Знамени?», начальник штаба приказывает мне бежать домой и переодеться в повседневную форму. Это озадачило меня. Знамя выносят в парадной форме. Бегу, переодеваюсь. В штабе меня уже жду ассистенты, командир знаменного взвода – эту роль выполняет помощник начальника штаба полка. Взвод мокнет под нудным дождиком перед штабом, на плацу выстроился полк. Только теперь узнаю, что вчера умер Генеральный секретарь ЦК КПСС Леонид Ильич Брежнев, в стране траур и митинги. На Знамени – черные траурные ленты. Недавно еще зашитый красной материей номер полка на Знамен, сегодня вновь снят. 726-ой зенитно-ракетный полк особого назначения! Выстраиваемся у штаба: я со Знаменем, рядом ассистенты со шпагами у плеча, сзади барабанщик, за ним командир и знаменный взвод с карабинами на плечо. Командир взвода командует и мы трогаемся. Барабанщик молотит дробь, как сумасшедший. - Чего это он так, - мелькает мысль. Холодный осенний ветер раскачивает тяжелое полотнище, идти строевым шагом с таким грузом тяжело и я еле удерживаю равновесие. Опустить Знамя назад - боюсь будет цеплять землю, наклонить древко вперед-вниз - боюсь упереться им в асфальт. Командир полка командует: «Полк! Под Знамя смирно!» Оркестр начинает играть встречный марш. Я не попадаю в такт и приходится менять ногу. За мной меняет ногу знаменный взвод.Со стороны это выглядит некрасиво. И мое плохое настроение еще ухудшается. Барабанщик и знаменный взвод остаются на левом фланге. Издалека я слышу команды командира взвода. Мы проходим перед полком и встаем на правый фланг. Я с облегчением опускаю Знамя к ноге и наклоняю вперед. Оркестр умолк. Команда «Вольно». . Начался траурный митинг. Противный дождик достает до шеи. Знамя раскачивается , тяжелые кисти бьют меня по сапогам, мокрые ленты хлопают по лицу. Мерзко и неприятно. Незаметным резким встряхиванием я распрямляю Знамя, но оно тяжелым полотнищем начинает доставать до мокрого асфальта. Опять незаметный рывок на себя. Выступают офицеры, солдаты. В словах не партийная риторика, а какая-то человеческая жалость, прощание с хорошим человеком. Прощание с прошлым. У людей отпечаток своей судьбы. Митинг кончается. Команда: «Под Знамя смирно! Знамя унести!» Теперь я начинаю движение в такт оркестру. Шинель и Знамя намокли под дождем, и потяжелели, наверное, вдвое. Полы шинели сковывают движение, ветер пытается сбить с ног. На левом фланге выдвинулся вперед и взял «На караул» знаменный взвод. Они синхронно начинают движение за мной. Оркестр смолкает. Опять оглушительно стал лупить барабанщик за моей спиной. Почему сегодня он меня раздражает? Настроение паршивое, барабан оглушает и как будто один радуется. Только скрывшись за зданием штаба, слышу команду полку «Вольно!»… Больше Знамя не выносили. Его сдали в музей Вооруженных Сил. Так холодной осенью 1982 года мы попрощались с Брежневым, со своим боевым полком, с эпохой, в которой жили, о которой сейчас ностальгируем. «…Не от ума – от глупости, К нестарому пока, Пришла тоска по юности, Смертельная тоска…» Г.Регистан
Admin: Моя передовая в "Завтра" В. Шурыгин. Смерть предателям! Четверг, 25 Ноября 2010 г. 12:07 Цитата сообщения lj_shurigin Моя передовая в "Завтра" ОРДЕН ИУДЫ Вторую неделю телеканалы и газеты кипят новостями о предательстве в российской разведке. За короткое время в Америку сбежали руководители нескольких ключевых отделов и управлений. Пытаясь оценить масштаб провалов журналисты и комментаторы путаются в именах и фамилиях. "Всех предал полковник Щербаков!" "Нет! Щербаков сбежал раньше, а шпионов сдал полковник Потеев". Хотя возможно их сдал сбежавший дипломат Тодоров, если до этого их не сдал полковник Третьяков… А может быть, всех предал генерал ГРУ Иванов? На все лады обсуждается будущее предателей. Будут ли они отравлены как Литвиненко или умрут, подавившись мясом, как Третьяков? А, может, утонут как Иванов или застрелятся как Чемезов? Смакуются обстоятельства побегов. Обсуждаются варианты вербовки и масштабы переданной противнику информации. Но во всей этой информационной каше почему-то не звучит главный вопрос. Почему? Почему предали свою страну элитные разведчики? Почему из "свободной и демократической" России пачками бегут генералы, полковники, дипломаты, бизнесмены и даже сержанты с рядовыми? И без ответа на этот вопрос разговор о провале СВР просто теряет смысл. Но обсуждение этого вопроса крайне неудобно для сегодняшней власти. Неудобно потому, что вся история современной России, это непрерывная история предательств. Больших и малых, громких и тайных. Предателей сотни и тысячи. Предателями стали даже те, кто, казалось бы, предать не мог. Предал свою страну СССР генеральный секретарь Горбачёв, первый её президент, фактически убивший её, отрёкшийся от всего, чему клялся служить до последнего вдоха. С каким упоением вслед за ним предавали Советский Союз первые секретари и союзные министры, клянясь новым хозяевам в верности, торопливо напяливая повязки бургомистров и "смотрящих" "новой России", получая за предательство власть и собственность убитой ими в спину страны. Предал новорожденную Россию новоиспечённый президент Ельцин, растоптав конституцию, на которой клялся служить народу, собрав вокруг себя таких же предателей и изменников, расстрелял из танков парламент, в котором принёс присягу верности России, залил Москву кровью и на этой крови выстроил новую Россию. Россию предателей и клятвопреступников. На всей сегодняшней элите стоит клеймо предательства. Предатели маршалы, предатели генералы КГБ, предатели министры, предатели дипломаты, предатели академики, предатели писатели и телеведущие. Предательство это фирменный стиль российской власти. Преданный Хонекер, преданный Наджибулла, преданный Саддам, преданный Милошевич могли бы многое рассказать о российском предательстве, но они преданы и убиты. Предательство это самый скоростной социальный лифт российской элиты. С каким упоением предавали мэра Москвы Лужкова его вчерашние друзья и соратники. Те, кто ещё вчера лобызались и клялись в дружбе, в один день оказались непримиримыми борцами с "лужковщиной" и "батуринщиной". За то уцелели, остались при креслах и власти, сохранили "бизнес", а значит проявили мудрость и гибкость. Если ты хочешь в сегодняшней России достичь славы и богатства ты должен предать. Предать убеждения, предать веру, предать тех, кто учил тебя, предать тех с кем дружил, с кем служил, с кем сидел в одном окопе. Главное это сделать вовремя, первым, пока тебя не опередили и не предали самого. И вот уже вчерашний герой Чечни, заслуженный генерал торопливо открещивается от своих товарищей ветеранов и называет чёрное белым, выгораживает хама, лишь бы ещё годик посидеть в кабинете командующего. А патриот журналист, славянофил, потомок известного русского писательского рода "мочит" Белоруссию и рассуждает о выгодах союза с НАТО. Тех, кто не соглашается предавать публично и назидательно уничтожают. Вычёркивают из жизни, замуровывают в небытии, лишают средств к существованию, разоряют. Верность и порядочность сегодня стали смешными и позорными, как дурная болезнь. Предательство теперь называется мудростью и гибкостью мышления. Как можно назвать возложение цветов и отдание почестей армии, против которой воевали советские солдаты, чьи могилы всего в паре сотен километров? Теперь это называется "перезагрузкой", дипломатическим этикетом и экономической целесообразностью, которая превыше всего. Главное при этом помнить, что ни президентское ни премьерское кресло не являются защитой от предательства. И когда настанет черёд, их будут "сдавать" с ещё большим упоением и рвением… И может быть главная причина предательства разведчиков в том, что элитные полковники СВР и ГРУ, как никто другой хорошо осведомлены о том, как оптом и в розницу продают Россию её нынешние хозяева, какой ценой нажиты состояния нынешних олигархов? Как самые важные секреты страны за бокалом виски на средиземноморской вилле легко обмениваются на карточку члена престижного гольф-клуба? Как в закрытом клубе миллиардеров само слово государственная тайна становится пустой условностью для профанов. И соприкасаясь с этой агрессивной, как концентрированная кислота средой, бесстрашные когда-то в Афгане и Анголе полковники и майоры начинают корродировать, растворяться. Как распадается и растворяется всё, что соприкасается с сегодняшней российской элитой. Полковники просто становятся частью этой элиты. И всё же предательство отвратительно и непрощаемо. И судьба изменников должна быть уроком для всех. И как бы не прятало ФБР перебежчиков, не меняло им лица и убежища, как бы не укрывали их туманы Лондона, роскошные яхты, элитные особняки и миллиардные счета, возмездие всё равно найдёт их. И не важно, под чьей личиной прячется предатель - олигарха, элитного полковника или респектабельного политика. Идёт война и закон на ней для изменников один "Смерть предателям!" http://shurigin.livejournal.com/236251.html http://shurigin.livejournal.com/236251.html
Lt.Colonel: Нынешние либералы завывают от удовольствия и захлебываются слюной, понося Сталина, ставя ему в вину набившие оскомину «репрессии». А если внимательно присмотреться к «репрессированным», то окажется, что все они - ПРЕДАТЕЛИ своей страны. Все они работали против своей страны. Только вот при Сталине таких «героев» стреляли и рассаживали по лагерям пачками, а нынешние пачками бегут за бугор...
Admin: Приказ, по которому меня призвали в армию в 1969 году. (или приказ, который я выполнил)
Admin: ПЕРЕД АРМИЕЙ Мальчишками играли в войну, представляя себя военачальниками. Мы гордились военными вещами: армейским ремнем, армейской фуражкой или пилоткой.. У нас в деревне эта была мода, даже повзрослев, прийти в клуб на танцы в военной фуражке. Тогда носить головной убор считалось обязательным. Особенно завидовали тому, чей брат вернулся из армии и привез множество армейских вещей. У меня не было фуражки, но был армейский ремень с бляхой. Зато часто я носил свой картуз со вставленным там картонным ободком на манер фуражки. Особенно когда пас скот и меня никто не видел. А уже когда сам служил в армии, я присылал отцу и тестю военные рубашки, брюки, накидки, нательное белье. х/б и они с удовольствием это носили. Наверное, это была своего рода гордость за нашу армию, уважение к ней. Да и вещи были добротными и удобными. Сейчас моден камуфляж. Его носят все, кому не лень. Военизированная форма на всех рынках. Но только военные знают, что все это бутафория и носят ее не из уважения и гордости за армию, а из-за немаркости и практичности. А различить трехцветный или четырехцветный камуфляж не каждый сможет, тем более сказать какая расцветка армейская, какая милицейская или просто студенческая тем более. Мы научились стрелять и штурмовать горящую в напалме полосу препятствий, научились дышать в противогазе и работать в ОЗК. Научились не вздрагивать и не втягивать голову в плечи до самой каски при разрывах снарядов. Мы были молоды. Мы верили, что когда-нибудь наступят лучшие времена. Но вот прошла жизнь. Лучшие времена наступили. Почему же они не радуют? Почему стала жизнь еще страшней? Почему все сильней ностальгия по тем «страшным» временам? МУЗЫКАНТЫ Привезли мне однажды в войсковой приемник двух пацанов-музыкантов да еще из Москвы. «Ну хлебну с ними горя.» - подумал я, прочитав их дела и представляя их хлюпиками и маменькиными сынками, какими на 99% были москвичи. Оба из интеллигентных семей. В армии это ругательство. Но вскоре я понял, что очень заблуждался на их счет.Они удивили меня. Ребята оказались не такими хлюпиками, как я подумал. Конечно, вскочить спросонок, одеться, намотать портянки, надеть сапоги (это вам не смычок наканифолить) и встать в строй за 45 секунд у них не получалось. Но я видел, что они не плачут, не хнычут, как другие их земляки, упрямо прыгают обратно в кровать и все начинают сначала и улыбаются, глядя, как кто-то делает это еще медленнее их. Они научились подшивать воротнички, пришивать пуговицы, и носить военную форму с форсом, научились давать отпор хамству.. Они рассказывали занимательные истории из своей «музыкальной» жизни, анекдоты про Силантьева, Светланова и Федосеева и не считали армию наказанием..Такие ребята мне всегда симпатичны. И при подъеме я чуть-чуть затягивал время, давая возможность им встать в строй, а всех, кто был после них, заставлял тренироваться еще и еще. А потом представился случай удивляться им. Вероятно, они считали военных такими дремучими и темными и буквально изумились, когда как-то в разговоре с ними (а разговоры в основном крутились около музыки), я сказал, что не люблю Чайковского, что нравится мне Шопен, Равель и Рахманинов. Их лица вытянулись, когда я начал называть произведения, которые мне нравятся. Их сразило, когда я начал стучать пальцами по столу «Болеро» Равеля. Сразу стало видно, что уважать меня они стали еще больше. Однажды перед Новым годом они пришли проситься в увольнение, Им было не положено. Но я чувствовал их порядочность (У москвичей? Интеллигентов?). В те времена трудно было достать колбасы и шампанского и потому я им поставил условие, что отпущу, если они привезут мне бутылку шампанского и пару батонов колбасы. Они заранее позвонили в Москву родителям. (опять я содействовал, чтобы их соединили). В этот день к поверке они не вернулись. Прошли последние автобусы. Я все затягивал и затягивал вечернюю поверку, находя массу неотложных дел. Волновался, но ребят привезли родители. Они привезли все, что я просил, да еще и коробку конфет, и бутылку марочного вина, дорогого за 5руб.60 копеек, на очень большую сумму по тем временам. Но деньги брать не хотели: родители не велели брать. Я их уговорил взять деньги, а родителям не говорить. Потом разрешал сходить в «чепок» - солдатская чайная – там можно было вкусно поесть и попить за деньги. Было в этом что-то нехорошее, но в отношении этих ребят я считал, что мы квиты .Мне так было спокойнее. Постепенно они все больше и больше втягивались в армейский ритм жизни. приняли присягу. На присягу приехали родители, я подошел, поблагодарил их, они снисходительно покивали. Но все когда-нибудь кончается. И музыкантов перевели в Москву, в военный оркестр. Я не помню их фамилий, но я уверен, что они нигде не пропадут.
Lt.Colonel: Мы были молоды. Мы верили, что когда-нибудь наступят лучшие времена. Но вот прошла жизнь. Лучшие времена наступили. Почему же они не радуют?Чисто риторический вопрос... Хотя, если они нас не радуют, значит они кого-то другого радуют в той же степени. И я уверен, что знаю кого и где. Диалектика...
Admin: КАК Я БЫЛ СПОРТСМЕНОМ В армии очень много времени уделяется спорту и физической подготовке. Я сам человек не спортивный, физкультуру не любил со школы. В школе я был отличником и на мою физическую немощь закрывали глаза. Иногда я правда и сам «косил» от уроков физкультуры. В армии стало тяжелее, но я был молод, здоров и терпел, стараясь быть как все. Часто меня спасало то, что не хватало специалистов и я был постоянно на дежурстве, на технике. Но от итоговых проверок было уклониться сложнее. Вот приехала комиссия из высокого штаба принимать зачеты по физподготовке. Я старательно ищу неотложные задачи, которые помешали бы мне идти сдавать зачеты. Командир подразделения ругается, пытаясь загнать меня в спортзал. День потихоньку идет к концу. Наконец пришедший из спортзала командир говорит мне, что если я пойду и получу «двойку», то это просто низкий балл подразделению среди других баллов, а если я не пойду, то поставят «ноль» и это не просто ноль баллов, а еще и снимут с подразделения штрафные баллы. Короче, с тревогой в душе я поплелся в спортзал. Там уже все закончилось, комиссия и наш начальник физподготовки полка подбивали итоги, выторговывая оценки для подразделений, кому-то завышая, кому-то снижая. Я доложил, что прибыл для сдачи зачетов, был очень занят, а то пришел бы первым. Они странно посмотрели на меня, начальник физподготовки криво усмехнулся (он знал мои достижения). - что ты можешь? – спросил полковник из комиссии. - всё! – скромно ответил я. - ну давай! – сказал он спокойно. Я подошел к перекладине. Доложил, как принято в армии. Присел. Подпрыгнул. Подтянулся несколько раз. Раскачался, Спрыгнул. Присел, как положено. Бодро доложил, что упражнения закончил. Полковник даже без любопытства спросил: - и это все? - все – доложил я. Ни о каких подъемах переворотом и прочих упражнениях речи и идти не могло. Я не умею этого. - и какую оценку ты хочешь? – буднично спросил полковник. - конечно, «отлично» - сказал я, понимая, что терять мне нечего, - иначе зачем я перся сюда! Полковник не возмутился, не засмеялся, а также буднично повернулся к столу и сказал: - поставь ему «пятерку», Сергей Иванович. Сергей Иванович тоже не споря поставил в ведомость «отлично» Вторым было упражнение на брусьях, которое я выполнил, как и на перекладине. Наш диалог повторился. И мне поставили вторую «отлично». Затем был прыжок через коня. Я допрыгнул до середины, посидел верхом и бодро спрыгнул, воодушевленный отношением ко мне комиссии. Не надо говорить, что диалог и оценка повторились. Следующим элементом должен был быть кросс на 3 км, вряд ли они пойдут запускать меня на дистанцию, времени нет. - как бегаешь? – спрашивает полковник. - как лось! – отвечаю, - на «пятерку» всегда уложусь. За кросс мне поставили «отлично». Конечно, я не верил в это, думал, комедию ломают, уйду, а они исправят на «двойки». Вернувшись в казарму, встретил командира. - ну как? – спросил он. - на «отлично» - буркнул я. На следующий день в клубе было подведение итогов. Командир полка читал ведомость, приказ по части, по ходу раздавая поощрения и взыскания. Дойдя до моей фамилии он аж поперхнулся, зная мою физическую подготовку и видя, что даже кандидаты в мастера спорта получили ниже оценки, чем я. - как это? Ну молодец! Ну даешь! НШ, поощрить в приказе. Тоже обалдевший командир подразделения встал и стал сбивчиво докладывать, что я такой, когда требуется готов выложиться по конца. Я затаившись и ждавший разноса, приободрился, весело обводил зал глазами, будто говоря я еще и не такое могу. Только начальник физподготовки почему-то сидел и криво усмехался. Командир подразделения обернулся ко мне и свистящим шепотом пообещал, что теперь я буду участвовать во всех соревнованиях и состязаниях. Но даже это не испортило мне хорошего настроения.
Admin: КАК Я РАБОТАЛ В НАРОДНОМ ХОЗЯЙСТВЕ Во все времена армия жила трудно, ее быт плохо обеспечивался. Только хваткие командиры могли что-то сделать для своих частей и подразделений. Поэтому командиры, договаривались с руководителями хозяйств, оказывали им помощь, а взамен получали мебель от мебельных фабрик, овощи от колхозов и совхозов и т.п. Меня часто отправляли с группой солдат работать на таких предприятиях. Я работал в на колхозных полях, убирая картошку, я сажал елочки в лесничестве, работал на стекольном заводе и пищекомбинате, разливая лимонад и пакуя пряники, я окашивал дорогу до Можайска и обратно к приезду Месяца и Конотопа, я наводил порядок и убирал территорию на закрытых подземных бункерах – запасных министерствах под Рузой и Минском шоссе, я конопатил лодки на лодочных станциях Ремянницы, я сортировал линолеум на на химическом комбинате в Тучково, я собирал камни на дорогах и строил заборы, у занимался планировкой местности в домах отдыха и пенсионатах, комплектовал мебель в номерах, чистил снег, оборудовал учебные классы, строил и облагораживал полевые лагеря в Краснодарском краю и Кустанайской области, Смоленской области и Кап.Яре, Балхаше и Харабали, я занимался снабжением частей ГСМ и строил жилой дом в городке, организовывал питание и кормил солдат и офицеров на месте дислокации и в поле, на полигонах и целине, я строил боевые позиции в городке и в Смоленске. Такова была армейская доля и воля приказа. МЕБЕЛЬНАЯ ФАБРИКА. Одно время я работал в Рузе на мебельной фабрике. Чтобы было больше людей засчитано, я тоже записывался у мастера вместе с солдатами и мне выписывали наряд на работу. Солдаты делали самую грязную, неквалифицированную и низкооплачиваемую работу. Убирали цеха, чистили территорию, грузили мебель, разгружали фуры с ДСП (древесно-стружечные пли-ты), работали в лакировочном цехе, а мне поручали работу почище. Вот например, по конвейеру шли лакированные спинки от кроватей. Моя задача была подбирать их по рисунку текстуры. Мастер показала мне, как это делать, оставила для образца несколько спинок и ушла. Дальше я просто брал с конвейера пару спинок, неглядя засовывал их мешок и отправлял на погрузку. Солдаты отгружали их машинами в магазины. Если честно, то некоторые я все-таки подбирал, если уж рисунок, а то и цвет совсем не совпадали. Когда приходила мастер посмотреть, как я работаю, то я брал пару спинок отобранные ею, долго разглядывал их при ней. Она утвердительно махала головой, я откладывал эту пару до ее следующего прихода, а в мешки отгружал опять все подряд. ДОМ ТВОРЧЕСТВА В Доме Творчества писателей и композиторов имени Серафимовича мы работали за их выступления в части. Солдаты чистили от снега дорожки и аллеи, сбрасывали снег с крыши, ремонтировали забор, копали какие-то канавы. Как-то с другим старшим, пока солдаты чистили снег вокруг домиков, мы спустились к реке-Москве, на льду которой сидело много рыбаков. Мы ходили от одного к другому, смотрели, что они поймали, как ловят. Недалеко от берега сидел маленький мужичонка, укутанный в огромный бушлат, в ватных штанах и огромных валенках. На наш вопрос: «Как улов?», он что-то буркнул невразумительное. Да и так было видно, что ни черта он не поймал. Мы прошли по протоптанной дорожке у него перед носом и остановились у сугроба справить легкую нужду, при этом громко переговариваясь. Пописав, мы пошли к горе, на которой и стоял Дом Творчества. На пути сидел еще один рыбак, который нас и пристыдил: «Что ж вы, басурманы, надумали ссать возле Пахмутовой? Не стыдно вам?» Тут только мы оглянулись. Наш «мужичонка» что-то поймал и снимая рыбу, поднял голову. Мы сразу узнали лицо знаменитой композиторши. Она улыбнулась, сказала: «Ничего. Бывает.» Дальше мы не дослушали, от стыда рысью рванули вверх в гору. Так я «познакомился» с А.Пахмутовой. Другой случай произошел в том же Доме Творчества осенью. Солдаты сгребали листья, жгли их. Было пасмурно, неуютно, тоскливо. От одного домика послышалась музыка. Это не магнитофон и не радио. Живая музыка. Я завернул за угол. На старой веранде, засыпанной яркими листьями, стоял рояль и женщина играла на нем не замечая ни осени, ни плохой погоды, ни солдат. Она играла вдохновенно, вскидывая руки, откидываясь и будто падая на рояль. Я впервые видел вживую такую игру. Я не разбираюсь в музыке, но эта завораживала, отвлекала. Это было какое-то чудо. Во всяком случае со мной было впервые. Казалось, что рояль сам издает эти чудные звуки, а женщина лишь дирижирует им. Женщина закончила играть, встала и ушла в дом. Не знаю, как это произошло, но я подошел к террасе, сел на еще теплый стул и положил руки на клавиши. Мне хотелось продолжения музыки и казалось, что если я дотронусь до клавиш снова польется чарующая симфония. Рояль издал несколько звуков. Я сам вздрогнул от неожиданности, даже не заметив, что ударяю по клавишам. В дверях появилась та же женщина, но не одухотворенная как минуту назад, а разъяренная. «Кто вам разрешил пользоваться инструментом? Пошел вон!» - кричала она мне вслед. Волшебство музыки растаяло, опять была осень, промозглый день. Навстречу по дорожке шел какой-то благообразный старичок. - Кто это? – спросил я у него. - Не обращай внимания. Это Лядова. Скандальная баба. – ответил он. Таким было мое «знакомство» с другой известной композиторшей.
Admin: КАК Я ВОДИЛ МАШИНУ. В школе я изучал автодело и даже учился водить машину – старенький школьный ГАЗ-52. Многие годы служил в армии. Там обязательная дисциплина – автомобильная подготовка. Но своей машины я не имею, водительских «прав» тоже, поэтому все это было моим «хобби». В армии учат водить любую технику. Помню практическое вождение тяжелых МАЗов-543. Машину как будто специально конструировали для таких «специалистов», как я. На ней всего две педали: газ и тормоз, рычаг переключателя скоростей на руле в специальных прорезях с надписью передачи. Масляная коробка передач. Машина плавно трогается, мягко идет. Ошибиться и перепутать что-то просто невозможно. Она легко поворачивается, практически на «пятаке», поворачивая четыре передних колеса. Не глохнет. Кабина двухместная, но второе место за спиной водителя.. = Трогай , - говорит командир, садясь у меня за спиной, - Угробить эту машину, ты не сможешь, даже если захочешь! Мы плавно трогаемся и начинаем кружить по десяткам полевых дорог на полигоне. Одновременно катаются еще несколько офицеров на таких же МАЗах. Мы аккуратно съезжаемся и разъезжаемся. Но постепенно азарт захватывает нас, мы начинаем гоняться друг за другом, неожиданно пересекаться, резко тормозим, обгоняем и т.п. Командир внимательно наблюдает и за мной, наверное, но больше за другими машинами. Он по очереди ездит с каждым. В азарте я на большой скорости лечу к перекрестку, параллельно к нему летит другой МАЗ. Я не замечаю канаву, перелетаю ее, МАЗ начинает сильно раскачиваться вперед-назад. Я вижу, что не успеваю. Чтобы избежать столкновения резко нажимаю педаль тормоза. Маз послушно останавливается. Как вкопанный. Передок резко кланяется вперед. Надевать шлемы в кабине мы считаем «западло». Командир сзади резко бьется лицом мне об голову, потом назад о приборы, которых в кабине уйма. = Вылезай! – говорит, - Мне жизни не хватит научить тебя ездить, а не то службы! Свободен! 1979 год. Казахстан. Я с автобатальоном на уборке урожая. Водители – «партизаны» из Воронежа. Машины разрисованы звездами, надписями «Факел -Чемпион!» и прочими драконами. Там это было можно. Водителей по состоянию здоровья или за пьянство отчисляли домой, поэтому был напряг. И иногда в рейс выезжал я на старом, но надежном ЗИЛ-157. Зная мой «профессионализм», встречные водители заранее уступали мне дорогу, некоторые даже съезжали с нее и оставливались, пропуская меня. Никто никогда не пытался меня обгонять. Поэтому на многочисленных и бесконечных степных казахских дорогах я чувствовал себя королем. Возил силос. Мне никак не удавалось уравнять скорость машины с о скоростью комбайна, который шел и сыпал кукурузу. На пашне я то обгонял его и тогда все сыпалось за борт, то отставал и тогда все сыпалось мне на кабину и мотор. Но все-таки я загружался и летел на весовую, там тоже все разбегались и я гордо влетал на весы, осаживал машину и весовщицы долго не могли взвесить ее из-за раскачки весов. На куче трактором стягивали этот вонючий силос, и я скатывался в очередной рейс. Было интересно проехать по какому-нибудь селению, приглядываясь к быту местных казахов и поселенцев, живущих там по приговору суда. Однажды, засмотревшись, я скатился одной стороной в арык, текущий вдоль аула. Старенький ЗИЛ греб всеми колесами, но выбраться не мог. Через арык к каждому дому были мостики. Я сгреб их все в кучу, каждый раз ударяясь я в очередной, я надеялся, что выскочу из проклятого арыка. Но выскочить удалось только когда я наткнулся на бетонную плиту возле какого-то богатого дома. Сбить ее не далось и, немного побуксовав, ЗИЛ выскочил на дорогу, с размаху чуть не влетев в противоположную канаву. Был большой скандал. Ну, в общем водить я могу любую машину.
Admin: КАК Я СБИВАЛ РУСТА 29 мая 1987 года нас подняли по «Тревоге». Загудели «дизеля», засвистели, раскручивающиеся радары, расчеты потащили зенитные пулеметы – в общем все как обычно. Но расчетам сразу выдали боевые патроны. В суматохе я даже и не придал этому значения – в армии быстро перестаешь удивляться чему-нибудь. Но тут меня вызывает командир и приказывает взять «топопривязчик» (Машина «УАЗ-452», напичканный всякой аппаратурой), людей, немедленно выехать в соседнюю деревню, занять позицию на самой верхней точки горы и вести наблюдение за воздушной обстановкой, докладывать каждый час. Мне присвоили позывной «Малага-44» Что за малага? Мамалыга - знаю. Через много лет только узнаю, что это город в Испании. .. Это было интересным заданием. Выехали, встали на горе. Сделали привязку к местности, передали координаты и стали глядеть в небо. Там, кроме облаков ничего. Мощные бинокли и гнутые подзорные трубы трубы позволяли вести наблюдение за небом, не выходя из машины. Поэтому задание мне понравилось: сиди, грейся на солнышке при открытых дверях. Но настроенная на прием рация не давала покоя, нагнетая просто какой-то ужас, заставляющий вглядываться в слепящее небо, и орать в микрофон, если вдруг где-то показывался летящий самолет. По рации непрерывно шли команды, информация. То где-то обнаружили вертолет, то спортивный самолет, всем внимание, все в готовность, и настораживал приказ «при входе в зону ответственности и не отвечающую на запрос – «Я-свой», цель уничтожить! Повторяю, цель уничтожить!» Скоро выяснялось, что «цель» отвечает «Я – свой», или это просто машина на трассе. Наши радиолокационные станции «видели» движущиеся машины по шоссе. Или вообще нет никакой «цели». Вечером меня сменили. Таких постов было несколько Тревоги продолжались почти месяц, чуть ли не каждую ночь. Но мы уже знали, что ночь до первой тревоги на Красной площади в Москве приземлился на спортивной «Цесне» немец Матиаст Руст, который нарушил границу в районе Кохтла-Ярве и прошел с севера-запада до Москвы. Реакция населения к нам, военным, была однознаяная: проморгали, дармоеды. Хотя Руста своевременно обнаружили, сопровождали и, видя, что это маленький спортивный самолетик, всерьез его никто не принимал, угрозы он не представлял, ждали, что он сам скоро сядет. Не ожидали от него такой наглости. Во-вторых, над всеми довлел инциндент со сбитым Боингом на Дальнем Востоке, где приняли решение на уничтожение и погибли сотни людей. В-третьих, Руста все-таки пытались не сбить, а посадить. На него заходили военные истребители (но у них слишком большая скорость), делали свечку над ним, стараясь оглушить его ревом, свалить горячими потоками воздуха. Применять по нему ракеты было чревато тем, что могло быть много жертв, как на земле, так и воздухе. А он все летел и летел, прячась в оврагах и балках, стараясь держаться над линиями высоковольтных передач, вдоль русла рек, вдоль лесных просек, над шоссе и ж\дорогами. Его назовут «большим кадровиком советской армии». Сразу сняли с должности министра обороны Соколова и назначили Д.Язова, сняли Главкома войск ПВО страны, за неделю до этого сменили командующего московским округом ПВО, но у всех отложилось, что всвязи с этим делом. Двух оперативных дежурных (подполковник Карпец и майор Черных) отдали под трибунал, их лишили званий и приговорили одного к пяти, другого к четырем годам ИТК усиленного режима, за то что своевременно не доложили и не сумели организовать взаимодействие с Таллинской военно-морской базой и пограничниками. Десятки других офицеров сняли с должностей, исключили из партии. А наши запоздалые тревоги – это реакция начальства на ситуацию. Ну и правда, не думали же они, что спортивные самолеты будут летать каждый день стаями. Мало помалу страсти улеглись. Но нашим расчетам, которые теперь стали разворачивать при любой готовности, выдали силуэты не только как раньше военных самолетов, но и спортивных всех фирм и моделей. Система стала готовой сбивать спортивные самолеты, но Руста посадили в тюрьму, потом он вернулся в Германию и больше не прилетал. Он вообще плохо кончил.
Admin: БЫТОВАЯ АРМИЯ Приказы. Без малого 30 лет я прослужил в армии, в мирной армии. Выполнил сотни тысяч разных приказов и приказаний больших и маленьких начальников. Не выполнял – тоже нимало. Были среди них важные приказы, по которым поступали другие, требующие выполнить первые. Приказы регламентируют жизнь военного круглые сутки. Ну вот например: при отбое подавалась команда: всем лечь на правый бок. Так должен засыпать солдат и не иначе. Или вот в местный магазинчик, где продавались сигареты, зубные пасты, щетки, конверты и т.п. необходимые мелочи поступил приказ разворачивать перед продажей конфеты от оберток, чтобы нерадивые солдаты не мусорили и не разбрасывали по территории фантики. Очень строгим был приказ о запрещении одиночного купания. Убывая в отпуск, мне ставили специальный штамп или делали запись об этом запрете на отпускном листе. И напрасно я уверял, что один купаться в отпуске не буду, а только с женой, меня все равно заставляли расписаться, что я знаком с этим приказом. Наша часть стояла в глубоком еловом лесу и особенно актуален был приказ командующего округом о запрете устанавливать новогодние елки офицерам. Конечно, все устанавливали елки. Но ведь при необходимости это можно было расценить, как невыполнение приказа. Или командир полка запретил в городке езду на велосипедах, мопедах и мотоциклах. Все равно ведь ездили. Отбирали мотоциклы и ставили на склад. Вообще, командир полка отличался широтой интересов и старался все включить в приказы. Был его запрет на песню «Мой адрес – Советский Союз», на песни Эдиты Пьехи и ансамбля «Дружба». Найдя такие пластинки в казарме или клубе, он разбивал их. Слушая их дома, можно было испортить себе репутацию. Однажды он приказал истребить бесхозных кошек и пообещал солдатам, отличившимся в этой операции, отпуск 10 суток. Нетрудно представить, что было дальше, переловили всех домашних (ее легче поймать), сожгли их в кочегарке. Кто-то съездил домой за это. Была даже статья в военной газете по этому факту. Особенно мне нравился приказ по борьбе с одуванчиками. Территории позиций огромные и по весне они покрывались одуванчиками. Траву солдаты косили, но если приезжало начальство, то всех бросали срочно сшибать одуванчики палками. Я к палке привязывал проволочное кольцо и гуляешь себе на лужку, помахивая ей. Были и посложнее приказы, когда к приезду комиссии (особенно, иностранной) расчеты комплектовались по единственному принципу: рост должен быть не менее 180 см), деревья обрезались в форме пирамидальных тополей или пальм, независимо от их породы, срезы закрашивались зеленой краской, вдоль дорог устанавливались скрученные из колючей проволоки и маскировочной зеленой сети кусты. Люки канализации раскрашивались «под мухомор» - в красный цвет с белыми пятнами. Кстати, смена командира полка и выше, неизменно влекла за собой перекраску стен, окон, дверей, зданий .и т.п. Поэтому, даже «перестройку» мы называли «перекраской» Особенно, если только покрасили и новая смена командования.. Ну о приказах запрещающих ношение обручальных колец, цепочек, темных очков я уже и не говорю. Для себя я помню добился разрешения на темные очки, получив справку от доктора, что у меня от яркого солнца слезятся глаза, но этим правом не пользовался. Были и хитроумные приказы. Так например, сначала была, как известно, 6-дневная рабочая неделя, потом ее сделали 5-дневной и в стране стало два выходных дня. Но в армии, объявив о двух выходных, по субботам приказали проводить ПХД – парко-хозяйственный день. То есть, нет занятий, нет боевой подготовки, только обслуживание техники, уборка территории, помещений. Приказывалось, «провести ПХД с привлечением 100% личного состава». Ну чем этот день для меня отличался от рабочего? Или одно время была введена обязательная физзарядка для всех офицеров всех возрастов. Было забавно. Был приказ, чтобы каждый от рядового до генерала носил всегда с собой носовой платок, расческу (даже если ты с бритой головой), три иголки с нитками трех цветов (белые, черные. зеленые) Хорошо было жить. Не надо ни о чем думать. Был приказ на все случаи жизни. Все и не упомнишь. Думай только, как бы его выполнить или… не выполнить.
Беркут С-25: Admin пишет: Покраска канализационных люков под "мухомор" ...Началась в основном с приходом на должность Главкома Войск ПВО страны генерала армии ТРЕТЬЯКА...С его приходом красили цементным молочком все бордюры(сколько ушло цемента?),под дверные ручки подкладывали специальные ромбические подкладки из металла.Причем ручки в полку должны были быть однотипные...Особого внимания стоит уделить расчистке территорий дивизионов и др позиций от кустарника и деревьев. С любой точки позиции прямая видимость должна была быть не менее 50метров.Были закуплены топоры в необходимом количестве,на подмогу прибыло "усиление" в полки-курсанты военных училищ из учебных заведений Войск ПВО.Можно прикинуть денежные затраты на эту генеральскую прихоть.Ну и что...Через два года все зарасло...Эти мероприятия назывались-приведение службы войск в соответствие с Уставом.Был даже специальный приказ по этому поводу и специальная инструкция... За время службы в Армии приучили уже ничему не удивляться,так же как и проводимым реформам в новой РОССИИ.В этой Инструкции было очень много интересных пунктов,подлежащих обязательному исполнению.И по каждому пункту нас заставляли отчитываться...А покраска казарм и др.помещений...Раньше красили той краской,какую можно было достать...В то время был выпущен специальный альбом по коллерам...И казармы начали перекрашивать -низ-бежевый цвет,верх-светло-бежевый...
Беркут С-25: Admin пишет: Покраска канализационных люков под "мухомор" ...Началась в основном с приходом на должность Главкома Войск ПВО страны генерала армии ТРЕТЬЯКА...С его приходом красили цементным молочком все бордюры(сколько ушло цемента?),под дверные ручки подкладывали специальные ромбические подкладки из металла.Причем ручки в полку должны были быть однотипные...Особого внимания стоит уделить расчистке территорий дивизионов и др позиций от кустарника и деревьев. С любой точки позиции прямая видимость должна была быть не менее 50метров.Были закуплены топоры в необходимом количестве,на подмогу прибыло "усиление" в полки-курсанты военных училищ из учебных заведений Войск ПВО.Можно прикинуть денежные затраты на эту генеральскую прихоть.Ну и что...Через два года все зарасло...Эти мероприятия назывались-приведение службы войск в соответствие с Уставом.Был даже специальный приказ по этому поводу и специальная инструкция... За время службы в Армии приучили уже ничему не удивляться,так же как и проводимым реформам в новой РОССИИ.В этой Инструкции было очень много интересных пунктов,подлежащих обязательному исполнению.И по каждому пункту нас заставляли отчитываться...А покраска казарм и др.помещений...Раньше красили той краской,какую можно было достать...В то время был выпущен специальный альбом по коллерам...И казармы начали перекрашивать -низ-бежевый цвет,верх-светло-бежевый...
Lt.Colonel: Виктор Авенирович, огромнейшее спасибо! Кратко. Сочно. Не в глаз, а в бровь! думал, что прослужил достаточно и знаю все. Ни фига!!! Еще раз спасибо!
Admin: КАК Я ЛОВИЛ ДЕЗЕРТИРОВ В армии довольно часто происходят случаи дезертирства. Бегут молодые люди из-за неприспособленности к трудностям, из-за притеснений, по криминальным и другим мотивам. Обычно, объявляется план поиска и задержания. На дорогах выставляются армейские посты, а если поставлена в известность и милиция, то и они подключаются. Однажды передали, что сбежали два старослужащих солдата из соседней части и прихватили с собой автомат с боекомплектом. Было приказано перекрыть дороги, останавливать машины и досматривать их. У нас выставили пост на перекрестке в Таблово и на Барынинской дороге у городка. Теряево выставило пост напротив своего КПП, там где потом поставят пост ГАИ. В/часть в Покровском выставила пост на Развилке и напротив части. В целом практически все дороги в Подмосковье оказались перекрытыми по нескольку раз. Я стоял с двумя вооруженными солдатами на автобусной остановке около городка. Машины часто не останавливались на требование солдата и проносились мимо. С другой стороны дороги стоял второй пост. Мы помогали друг другу останавливать машины. Ночью было страшнее. Слепил свет фар. Кто и сколько человек в машине было не видно. Но что-бы не показать себя трусом перед солдатами, я всегда выходил вперед к машине вместе с солдатом, а то и раньше его. Было видно, что им тоже не по себе. . С нами была полевая рация, она все время передавала всякие сообщения. То будто бы солдат видели в Новопетровске, то они применили автомат, кого-то ранили, забрали одежду, то угнали машину. Рация призывала нас к бдительности и осторожности, предупреждала, что дезертиры вооружены и опасны, и при задержании окажут вооруженное сопротивление. В общем, рация создавала нам настроение. И ЧП произошло. Не у нас. На Табловском посту. Там старшим был один старший лейтенант. Служил он без охоты, мечтал уволиться, но из советской армии не увольняли. К ним на пост приехал командир полка с проверкой. В этот момент мимо поста в городке на большой скорости пролетел УАЗик, на сигналы постовых он не отреагировал. Старший тут же по рации доложил о нем и предупредил, что машина скоро появится на каком-то посту. Там сразу напряглись. Летевший от Таблово на большой скорости УАЗик увидели сразу, кинулись останавливать. Машина сделала вираж, объезжая солдат и понеслась дальше. Еще минута и он скроется за поворотом к водохранилищу. Старлей вопросительно посмотрел на командира полка. - Задержите! – приказал тот. Старлей махнул рукой, солдат выстрелил в воздух, затем по машине. УАЗик резко сковырнулся в кювет. Подбежали, посмотрели, чертыхнулись. Никаких дезертиров в машине не было. На руле лежал пожилой мужчина с дыркой в голове. Вероятно, услышав выстрел, он обернулся, вторая пуля вошла ему в голову выше уха, выбросив мозги на лобовое стекло. Завертелся скандал. Комиссии, расследования, следственный эксперимент. Старлея быстро уволили из армии. Солдат, так метко сразивший человека на такой скорости, больше даже в мишень не мог попасть, как ни старались. Его трясло всего. Мужик оказался директором одного санатория, был выпивши и ехал домой в Москву. Его то ли брат, то ли сын служил в органах КГБ и приложил нимало усилий для наказания виновных. Родственники убитого даже писали заявление, что солдаты ограбили покойного, сняв часы, и вытащив все деньги. После года следствия дело закрыли. Солдат дослужил свой срок и уволился. А дезертиров поймала милиция и их отдали под трибунал. Слух о том, что солдаты застрелили ни в чем не повинного водителя лишь за то, что он не остановился, мгновенно разлетелся по району. И теперь, стоит только поднять руку на дороге, останавливая попутку, машина издали начинала резко тормозить.
Admin: ТАБЛОВСКИЙ ДИВИЗИОН 15 июня 2008 года. Машина сворачивает с шоссе на некогда бетонную, потом асфальтированную дорогу. Судя по ямам и колдобинам последние лет 30 она не ремонтировалась и не обслуживалась. Кусты подступили прямо к проезжей части, двухметровая трава скрывает канавы. Кое-где упавшие деревья перегораживаю проезд или нависают прямо до земли. Этой дорогой мы много лет ходили на службу из городка. Здесь стоял дивизион гвардейского Путиловско-Кировского полка. Всего 4 км. За день 8 км. Пешком. Иногда командир давал машину. В 1992 году дивизион ушел на Валдай, а позицию забросили. Нашлись люди – подобрали. Я не был здесь уже больше 10 лет. Дивизион (вернее - позиция) открывается величественным металлическим забором и торчащими из-за него куполами и веселыми крышами особняков. Напротив позиции завалы строительных материалов: лес, доски, бревна, бетонные плиты, столбы, кирпич и т.п. Поворачиваем к воротам. Перед ними справа нерусские рабочие ставят железные столбы, огораживают территорию, там где была шаливидная курилка и до вьезда в бывший генеральский домик. Его снесли еще раньше. Вьезжаем в открытые ворота. От ворот дорога огорожена с двух сторон таким же современным металлическим гофрированным забором. Видно, что на месте КПП, караульного помещения и домика дежурной смены построен небольшой 2-х этажный симпатичный особнячок, рядом строится еще один. Ихний забор захватил все и КПП, и баньку дивизионную, и хоз.постройки, и туалеты солдатские. Справа, там где была спортивная площадка стоит особнячок уже покруче. Там где у нас был огород (за столовой) тоже строится кто-то. Сюрприз ждал дальше, там где у нас был вход в столовую. Тот же глухой забор до дороги, глухие ворота и табличка с названием улицы и номером дома (ул.Новая, д.6). Моя столовая, моя казарма!!! Едем далье вдоль двух заборов. Впереди Виден особняк сделанный в три этажа – мой бывший продсклад. Прямо еще одна дача. Но что приятно за забором торчит бетонная стела с Указом о награждении соединения орденом Красного Знамени. Стоявшую рядом Кремлевскую стену видно разобрали на кирпичи. Забор, захвативший нашу курилку и липы, напротив плаца зияет решетчатыми воротами. Мы притормозили, разглядывая надстроенную в восточном стиле казарму. С дикими лаем к нам кинулись два огромных бультерьера и я даже засомневался – выдержат ли их ворота. Известно, что это дача лидера группы «Ногу Свело» Максима Покровского. В столовой он оборудовал гараж на два «Хаммера», вьезд – там где табличка с номером дома. А заборы все тянутся и тянутся. Прямо перед нами еще два особняка. Один – перестроенное и надстроенное наше «здание № 27» и рядом с ним еще один. Они захватили территорию от поля и до склада ГСМ. Справа на месте размещения «Ф5» особняки победнее. Равняемся с гаражом бывшим в обваловке и арочным сооружением. Что там за бунгало – не видно. Но вот радость – на обваловке на правой горке стоит еще горемычная постовая вышка. Она почернела, с прохудившейся крыши торчат доски, покосилась, но она одна нам обрадовалась здесь. Сколько раз я сходил в караул – начкаром, сколько раз поднимался на нее! Приближаемся к «горке»! Справа в нескончаемом заборе по этой улице Новой видим открытые ворота. За ними веселый резной особняк, стоящий возле тыловой аппарели, вокруг дорожки, газоны, парк, то ли бассейн, то ли водопад. У дверей – крутой внедорожник. Видны люди, стоять и глазеть неудобно и мы двигаемся дальше. Забором отгорожена площадка и убежище рядом с «горкой» Дальше, где были емкости с дизтопливом что-то построено. Прямо на убежище что-ли? Слева у обваловки видна тоже дача. Прямо перед нами пустая стартовая позиция, видны Табловские фермы. Дорога и забор кончились. Видна дача у задних ворот, но к этой даче там и проложили свою дорогу, которая сразу выходит к нашей дороге, параллельно основному вьезду. Территорию здесь явно планировали бульдозером и мы не поехали в грязь, а кое-как развернулись на узкой «улице» и также медленно выехали с дивизиона. Гесс в гробу перевернулся, наверное, видя, что делают с его усадьбой. Позиция дивизиона размещалась в старинной усадьбе табловского помещика Гесса, владельца спичечной фабрики в Таблово и рыбных прудов. В 1918 году фабрику сожгли, усадьбу тоже. Гесс уехал за границу. Когда мы служили еще сохранился барский пруд, выложенный кирпичом и камнями. Летом мы ловили там рыбу, зимой – играли в хоккей. Лес там высажен аллеями. Теперь уже зарос кустами и деревьями, но кое-где еще под листвой и травой видны и ощущаются кирпичные, каменные дорожки и тогда сразу становится видна аллея. Мы находили здесь старинные пустые бутылки с датами на стекле, монеты, кресты, кое-где уцелевшие фундаменты, разбить которые было невозможно. Постояв у КПП, вспомнив нашу службу, мы с Серегой Евдокимовым, подполковником милиции, вернулись в скромную Рузу.
Admin: ПОГРУЗКА ЭШЕЛОНА Наконец-то закончилась изнуряющая подготовка к боевым стрельбам. Завтра погрузка в эшелоны и мы едем на полигон. Ночью колонна техники совершает марш на станцию Подольск. Платформы нас уже ждут. На каждой железнодорожной станции есть военный комендант, который и занимается отправкой военных. Отправить воинский эшелон – это лебединая песня для коменданта. Сначала идет торг. Платформы подают, как правило, со сломанными настилами, отсутствующими бортами и т.п. Получив тушенки и спирта, комендант меняет платформы, подает их на более удобные рампы и т.п. в соответствии с размером полученных подарков. В этот раз все было, как обычно. Холеный, высокий майор, комендант, в новеньком мундире, изящных сапогах в бутылочку, фуражка-аэродром с высоченной тульей, звездочки на погонах, вышитые бисером со стекляшками в центре, огромные колодочки медалей. В войсках на первом строевом смотре такую форму сразу бы порезали и порвали на лоскуты. Офицеры принимали вагоны и платформы. Я принимал вагоны для перевозки солдат. Все на месте: доски, печки, фонари, ведра, рамы, трубы. Но на вагоне под кухню я споткнулся – он был из-под цемента. Конечно, его помыли, подмели, но в дороге цемент полетит со всех сторон.. Идти к коменданту и тащить ему новый «подарок» не хотелось. Я нашел путь дешевле. Взяв пару банок тушенки, штуки три банки рыбных консервов, налив немного спирта в бутылку я направился сразу к машинисту маневрового тепловоза, который толкал и переставлял нам вагоны и платформы. Посочувствовав ему в его трудной работе («небось и поесть-то некогда»), я вручил ему банки, сказал, что без всякой корысти, просто принес попросив попробовать, чем питаются солдаты. Да и другие офицеры, небось не догадаются покормить рабочего человека. Потом я увижу, что ошибался. Ну и между прочим попросил поменять вагон и поставить его на другую рампу, подальше от коменданта. Машинист сначала долго говорил, что без коменданта нельзя, но банки грелись на солнце и он уважил, сделал все, как я просил. Мы загрузили горячие кухни (готовили пищу прямо на рампе), емкости под воду, продукты, посуду и утварь. Установили машины, я вез с собой бортовой ЗИЛ с имуществом, хлебную машину, продуктовую машину, машину-цистерну – водовозку, несколько КУНГов.. По моей просьбе, уже нашедший время поесть, машинист собрал мне все платформы и вагоны вместе. Классные вагоны, кухня должны идти вместе в середине состава. Изредка появлялся комендант в сопровождении военных начальников. Он с каждым часом терял свой столичный лоск. Китель был расстегнут, сапоги запылились, фуражка сидела на затылке, лицо было умиротворенным, по нему блуждала довольная улыбка. Видно погрузка шла строго по плану. После обеда ходить ему было уже совсем трудно и он стал появляться на военном УАЗике. Но вопросы стали решаться гораздо быстрее.. он что-то командовал, кричал в рацию, командовал машинисту, сочувствовать трудной работе которого, ходил не только я один. Поздно вечером мы закончили погрузку, требовательные железнодорожники приняли состав и разрешили его отправлять. Митинг, прощание с провожающими командирами, погрузочными командами и, конечно, с комендантом. Люди после бессонной ночи, тяжелого дня, с надеждой, что все будет хорошо стали тихонько расслабляться. Комендант пил «отходную» с командирами в плацкартном вагоне, в «купе» начальника эшелона, отгороженного солдатскими одеялами. Мне офицеры отвели нижнюю полку, хотя я и не участвовал в ее розыгрыше. Удачно. Но вскоре я пожалел об этом. Комендант, еле держась на ногах, уже без кителя, все давал и давал отмашку машинисту своей фуражкой. Но тот не трогался. То ли не видел бешено махавшего фуражкой коменданта, то ли игнорировал его и слушал только дежурного по станции. Рацию комендант уже где-то потерял. Но вот эшелон тронулся. Комендант поехал с нами!. Оказалось, что он из Москвы, а мы будем ехать через Москву и он решил доехать с нами. Все продолжили. И тут случился казус. Комендант зашел в туалет, а когда вышел, все ахнули. Он был, как бы это сказать, не совсем одет. Из одежды на нем были носки и часы, больше ничего. Более того, его вероятно рвало, потом он упал и был, мягко говоря, не совсем чист. Но главное, он искал место, где можно сесть или лечь. Я изо всех сил растянулся на своей нижней полке, расставил ноги, раскинул руки, чтобы не осталось места, и притворился спящим. Коменданта уважительно препроводили юморные офицеры в командирское купе. Представляю их изумление. Но его выставили и оттуда. И тогда он сел на ящик с хлебом, стоящий в проходе вагона. Всем было неприятно и смешно. Солдаты, зная, что он майор, спрашивали: «Разрешите пройти, товарищ майор». Мы заходились в беззвучном смехе. Комендант вздрагивал, отдавал честь и отодвигался. Потом комендант вышел в тамбур освежиться. Открыл дверь и стоял держась за поручни. Наверное, люди стоящие на многочисленных подмосковных платформах и ожидающие электричек, были немало удивлены, пролетающему мимо воинскому эшелону с голым человеком в открытом тамбуре. С утра коменданта уже не было в вагоне, а эшелон спешил на другую станцию, где нас уже должен был ждать другой комендант.
Admin: ВОИНСКИЙ ЭШЕЛОН Ранняя весна. Мерно стучат колеса воинского эшелона. Швыряет и бросает платформы с техникой и товарняки с солдатами. Кое-где на платформах мерзнут часовые. В середине состава несколько пассажирских вагонов с офицерами, кухонный вагон, склады, машины с водой. Из труб и из дверей кухонного вагона клоками вырывается дым, пахнет кашей и тушенкой. Я не люблю ездить на полигон с чужими полками, но прикомандировали и вот снова пересекаю бесконечную Россию с запада на восток. На одной из непредсказуемых остановок меня вызывают в «классный» вагон к командиру. Вагон еле освещен, в одном из купе сидит командир - подполковник Иван Калашников в наброшенном на плечи кителе и играет в шахматы с проводником вагона. Калашников строен, высок, с пышной шевелюрой, с усами, он слывет интеллигентом, высокообразованным командиром. Но есть у него маленький недостаток – он любит играть в шахматы. Офицеры с ним уже никто не играет, он не умеет проигрывать, всегда горячится, переходит на Устав и это всегда заканчивается печально для выигравшего. - «Выдай проводнику две банки тушенки, я ему проиграл!» – говорит Калашников мне приказным тоном. (кстати, в банке 550 грамм). - «Как это Вы могли проиграть казенные продукты?» - возражаю я. Никто из командиров не любит возражений. - «Вы можете проиграть ему свой китель, сапоги, а не полковое имущество!» - говорю я твердо. - «Я Вас арестовываю за невыполнение приказа!» - жестко резюмирует Калашников и кричит в открытую дверь: - «Старшина, арестуйте его!». - «Как это? Куда я его дену?» - спрашивает обескураженный старшина. - «Выполняйте приказ!» - говорит Калашников и мы уходим. Это выглядит комично в тронувшемся эшелоне. Привести в исполнение такой приказ нет возможности. Мы со старшиной сидим у него и он потешается надо мной . Но через несколько часов ситуация кардинально меняется. - «Старшина!» - зовет Калашников. Я иду вслед за старшиной, вдруг в отношении меня Калашников что-нибудь придумал. - «Я замерз!» - говорит Калашников, - «Неси тулуп!» - «Тулупы на часовых, на платформах!» - растерянно говорит старшина. – «Поезд остановится, схожу, заберу и принесу.» - «Неси сейчас!» - настаивает Калашников. - «Я же не Сигал, чтобы по вагонам на ходу сигать!» - пытается скаламбурить старшина. Я давлюсь от смеха за спиной старшины. - «Так. Арестуйте его!» - говорит Калашников мне. - «Есть!» - радостно отвечаю я. Поезд останавливается. – «Я заберу его к себе на кухню!» - продолжаю я и, не слушая, что там говорит Калашников, мы выкатываемся из вагона и лезем по проволочной лестнице в мой кухонный вагон, где повар уже поджарил мне картошки с чуть не проигранной тушенкой. Эшелон трогается дальше на восток. Мы сидим возле гудящей печки, греемся и наворачиваем картошку, злословим про Калашникова. Эшелон идет вне расписания. Иногда бывает приготовим завтрак (это и первое, и второе), а остановок нет и нет. Остановился эшелон только в обед, быстро разносим пищу по вагонам, считай завтрак обедом. Бывало, что разнести успевали только первое, эшелон трогался и шел еще часов 8 без остановки и только тогда разносили остальное. Это целая операция – переправить пищу в вагоны. Иногда неудачно поставленные термоса или ящики опрокидывались от толчка, когда трогался или останавливался эшелон. Много было забавных случаев. Солдатик моет котлы Подходит с тазиком и грязными помоями к дверям, летящего на полном ходу товарняка, размахивается, чтобы выплеснуть помои на улицу, и в этот момент эшелон вылетает на пассажирскую платформу, полную людей, вероятно ожидающих пригородного поезда. Обалдев от неожиданности, солдатик швыряет тазик в толпу, а мы унеслись прочь. Но реакцию пассажиров на платформе и последствия этого легко можно угадать. В товарных вагонах, оборудованных для перевозки людей и называемых тогда «теплушками» нет туалетов, а солдат там 50-70 человек. Эшелоны редко останавливаются на пассажирских платформах, обычно в тупиках, закрытые десятками товарных поездов. На таких даже коротких остановках, многие справляют свою нужду, спрыгнув из вагона, прямо рядом с ним. На одной из станций так и произошло. Вдоль эшелона расположилось, спустив штаны, человек 40-50 солдат. Кто лицом к своему эшелону, кто наоборот, к нему спиной. В этот момент трогается, стоящий рядом товарняк, видно нас и остановили, чтобы пропустить его. А за ним открывается пассажирская платформа, полная людей и вокзал. Картина, которую они увидели была не для слабонервных. Солдаты, кто сидел на корточках лицом к вокзалу, начали вскакивать и лезть в свои вагоны, а кто сидел лицом к эшелону или был в разгаре процесса, продолжали сидеть. Шум, хохот, крики. Эшелон трогается. За ним бегут солдаты со спущенными штанами – влезают в вагон только по одной лестнице. Станция , наверное, еще долго была в шоке.
Lt.Colonel: 5+
Admin: КАК МЫ ЕЗДИЛИ КУПАТЬСЯ Часто приходилось ездить на боевые стрельбы на полигон в Казахстан в основном. Летом там жара и пыль, а хотелось бы прохлады. Но порядки были строгими и удавалось это не всегда. Однажды был с нами старшим МАМИН УСМАН ИБРАГИМОВИЧ, подполковник, татарин, зам.командира полка по вооружению. Вместе ездили на переподготовку в Гатчину, а потом на полигон. Про него ходят анекдоты, его речи и приказы передаются из уст в уста, как образец юмора. Особенно потешаются над его произношением вместо «ч» он смешно говорит «щ». (Шевщун!, щалку полущили? – спрашивал офицера Шевчуна, не забыл ли он чалку получить. Все давились от смеха, - «Нет? Пощему? Полущите немедленно! Все должно быть щётко!») Он сам был начисто лишен чувства юмора. А мы стали спрашивать друг друга: «Ну как? Все щетко!». На полигоне, он старался лично контролировать, чтобы офицеры не уезжали на машинах за водкой. или купаться на озеро. Для этого он приходил по выходным и по вечерам в лагерь из гостиницы и делал вид, что работает или загорает, или занимается спортом, мельтешил по лагерю в красных трусах. Однажды утром я увидел, как он вошел в столовую завтракать, решил его разыграть, я вошел в коридор и громко, так чтобы он слышал, спросил у повара: «Водитель, который повезет офицеров на озеро, уже покушал?» - и сам стремительно выскочил наружу. Говорят, Мамин чуть не подавился, услышав такое, не стал завтракать, бросился искать водителя, который ничего не знал и никуда не собирался, но как на беду возился с машиной, стал его инструктировать, чтобы без его команды ни шагу ни куда, спрашивать, кто дал ему команду готовить машину и т.д. Потом стал проверять других водителей, машины, проверять где находятся офицеры. В общем, был целый день в хлопотах, остался в лагере допоздна. У него выдался трудный день. А когда он, довольный собой, уехал в гостиницу, мы со старшиной Певневым поехали купаться на озеро на этой машине. Озеро было километрах в 40 от лагеря. Оно представляло собой глубокую глиняную яму с исключительно прозрачной водой. Вода искривляла изображение и я видел свои ноги в воде чуть впереди себя. Ни растительности, ни рыб ничего там не было. В степи нет вечера: либо день, либо ночь. Поэтому, только мы зашли в воду, стало темно. Немного искупавшись и смыв пыль и усталость, мы двинулись в обратный путь, повесив трусы сушиться на зеркала машины. 40 км по степи здесь расстоянием не считается, но это днем. Ночью степь преобразилась. Во все стороны, куда доставал взгляд горели огни. Это фонари всевозможных площадок, станций, военных городков, стойбищ и т.п. Мы сразу сбились с дороги. Дорогой там называется любой автомобильный след в степи. Мы ехали то в одном направлении, то в другом. Спидометр показывал уже за 100 км пути, уже высохли и снова запылились трусы, но огней нашего лагеря не было видно, хотя степь ровная как стол. Вроде найдя похожие огни, подъезжаем, нет, какой-то другой объект. Проплутав полночи, проклиная Мамина, озеро, самих себя нашли свой лагерь. Он вдруг вырос перед нами, как из под земли, хотя я готов поклясться, что полчаса-час назад мы проезжали здесь и никакого лагеря не было. «Земля круглая» - многозначительно сказал старшина и мы, успокоившись, выпили по полстакана водки сначала за купанье, потом за то, что нашли дорогу, потом за Мамина (Да вроде ничего мужик, смешной только!), закусили тушенкой и разошлись спать. Впереди был новый день, а значит новый повод пошутить над Маминым…
Lt.Colonel: Виктор Авенирович, не томи! Или публикуй все сразу или скинь ссылку - откуда скачать сборник! Этот шедевр хотелось бы иметь под рукой.
Admin: Всё разбросано по разным сайтам. Больше всего, по-моему, на ПРОЗА.РУ Проза.ру. В.Коростелев
Admin: Начало службы и конец службы. В 1972 году, оставшись на сверхсрочную службу, я женился. Комнатка в коммуналке 3 х 3 м, одно окно – моя первая квартира. Коммуналка – финский трехкомнатный домик. Три комнаты – три семьи. Туалет, вода на улице. Три печки. Причем каждая грела две смежные комнаты. Одна печь стояла прямо в комнате, другая в коридоре, третья на кухне. С годами я получил в другом финском домике тоже одну комнату, но побольше. Потом в третьем доме уже две маленькие комнаты, а потом и все три – весь финский домик. Печи сломали и нам сделали паровое отопление, поставив на кухню индивидуальный котел, который топили углем. Мебель взял со склада КЭС: солдатская кровать, две табуретки с прорезями для рук, один стул, круглый стол, на котором не держалась крышка, солдатская тумбочка с номерами 17 и 18. Да осталась от старой хозяйки старая тахта. Спать на солдатской продавленной кровати вдвоем было трудно, поэтому мы клали на край широкую доску от стены. Матрац и подушки то же были солдатскими. Со временем тесть – Александр Васильевич привезет нам перину – Приданое Томы – на которой мы и спали многие годы. Три печки топились дровами. Их надо было заготовить. Напилить, наколоть. Сложить в сарай. Иногда дрова можно было купить в части, а если не было, то заготовляли сами в лесу, пилили с женой сухостой на короткие чурбаки метра по 3, больше не донести, и таскали домой с ней вдвоем. Потом пилили с ней двуручной пилой, я затем колол и складывал в сарай. Воду носили из колонки, по два ведра на семью и ставили на кухне на специальную. низкую лавку. За общей кухней был общий умывальник: прикрученная к стене раковина, над ней рукомойник, под ней ведро, которое надо было часто выносить. Потом дровяные печи сломают и сделают паровое отопление. Останется один котел, его надо было топить углем. Угарный запах, кипящий котел иногда переливал воду и затапливал кухню и комнату. Я переделал расширительный бачок на чердаке, снял маленький и приварил флягу 40 л, потом завязал расширительный бачок пленкой, а перелив вывел шлангом над окном, на котел поставил масляный термометр. Топить стали по науке. Когда котел закипал и начинал громыхать, а вода начинала литься из шланга над кухонным окно – надо была закрывать тягу, гасить немного жар в топке. Ну и таскать воду на чердак, поднимая ведра на веревке, чтобы пополнять систему. Наши женщины, офицерские жены пока они не стали генеральшами умеют и дров наколоть, и воды натаскать, и печи протопить. Уголь покупали в полку. Привезут, выгрузят возле дома, потом его надо еще ведрами перетаскать в сарай. Таскали все - женщины, дети. Удача – если уголь хороший, а не пыль, которая не горит. В коридоре в каждом доме была установлена сирена. Она выла при тревоге и тогда я, где бы ни был, должен через 15 минут стоять в строю. Для проверки работоспособности сирена выла в 9 часов утра и в 21 час вечером каждый день.. Основная стояла на штабе. Когда не было электричества тревогу объявляли пожарной машиной, она выла возле штаба и даже с воем проезжала по городку. Бегать приходилось и из лесу, и с водохранилища, куда всегда брали велосипеды. Сейчас она уже забылась, а после отмены ее в 9 часов всегда глядел на часы, сейчас завоет, сейчас завоет! Вой начинался таким ударом электромагнита, что вздрагивал весь дом. Мы купили черно-белый телевизор, из деревни Злобино (моей малой Родины) привез цветную пленку, которую изолентой крепил к экрану, чтобы черно-белое изображение казалось немножко цветным.. Пленка была сине-зелено-коричневая. Кое-где на сгибах образовались маленькие дырки и сквозь них пронзительно били черно-белые лучи. Кто-то выбросил маленький холодильник – мы подобрали. Мой первый холодильник. Он был без морозилки. Но рабочий. Потом стали покупать с рук подержанную мебель. Новую было недостать, огромные списки, да и денег у нас не было. Я работал один, Тома была беременна. Потом родился Саша и родилась еще тысяча забот. Зарплата была 115 рублей в месяц плюс пайковые 26 рублей. Никаких льгот. : 7-дневная, потом 6-дневная рабочая неделя плюс 6-8 суточных дежурств в месяц в том числе и в выходные и праздники. Уходя на дежурство надо было натаскать дров, угля, воды. А если уходил внезапно, то все ложилось на жену. Пытался заочно учиться в автодорожном институте, тайком – это запрещалось. Поступил, подделав подписи командира и написав, что я не военнослужащий, а сельский электрик. Но не смог ездить на сессии, не успевал делать контрольные работы, «хвосты» росли, меня приглашали приезжать очно сдавать зачеты, но иногда и это не получалось и я бросил. Выезжать из военного городка можно было только с письменного разрешения командования. Если в воскресенье нужно было съездить в Рузу, то в пятницу надо было писать рапорт на выезд, да еще узнавать подписали его или нет. Вход и выход через КПП, даже на работу, фиксировался. Не было телефонов, компьютеров. Машины – наши – были редкостью, иномарок никто не видел в глаза. вообще. Солдатам запрещалось иметь фотоаппараты и радиоприемники. Строгость режима компенсировалась наличием своих врачей, магазина и столовой, клуба и библиотеки, демонстрацией дважды в неделю фильмов в клубе, своей баней. школьным автобусом, приездом артистов. Были велосипеды. Но ездить на них по улице перед штабом запрещалось. Потом с каждым годом режим будет ослабевать, запреты сниматься. Почему сейчас такая жизнь кому-то кажется страшной, но тогда…Мы дико радовались каждой обновке, каждой покупке даже старой вещи. Со временем мы купим огромный цветной телевизор «Радуга- 716», новый холодильник, катушечный и кассетный магнитофон., усилитель «ВЭФ-101» Будем улучшать жилищный вопрос – получим 2 комнаты в финском доме, потом весь финский дом, потом квартиру в двухэтажном доме. Мы отмечали все праздники и редкие выходные. Мы собирались семьями, с соседями, с друзьями. Я приглашал родственников Мы радовались жизни, солнцу, редкому выходному, любому празднику, дружбе! Мы пережили сухой закон и водку с 11, а потом и с 14.00. Да мы и не пили водку. Почти все пили крепленое вино. Портвены "33" и "777", "Агдам" и "Тамянка" Шик – марочные вина! Водку и вина покупали в Москве, приезжая заранее, отстаивая по нескольку часов в очереди, брали с рук у каких-то личностей, которые вновь и вновь прорывались внутрь магазина. Мы доставали "Шампанское" к праздникам, заказывали праздничные наборы с кофе, рыбными консервами «лосось», икрой, апельсинами и т.д., по три раза становились в очередь в московских магазинах за колбасой. Мы запасались, мы протирали ее растительным маслом и заворачивали в крапиву, чтоб не испортилась. В отпуск в подарок родным мы везли по батону колбасы вареной, там не было и такой. Назад из деревни тащили кур и яйца, сало и мясо. Иногда за какой-нибудь бурный вечер нас таскали в политотдел и грозили высшей мерой – исключить из партии. Мы растили детей, сажали цветы и огороды, растили яблони и вишни, мы с радостью ходили на субботники, потому что только они могли собрать вместе столько людей возле костров для совместного общения под водочку, а именно этим всегда заканчивался каждый субботник, будь он весной или осенью. Зимой мы вместе с другими семьями катались на лыжах с горки в Коковинском карьере. Гуляли на лыжах, катали детей на санках, кувыркались в сугробах. Мы до седьмого пота и мозолей на ногах маршировали на плацу с песней или без, под оркестр или под один барабан, распрямляя позвоночники, поднимая ногу горизонтально земли, учась чувствовать локоть и плечо соседа в строю. И мы научились ходить не горбясь, смотреть прямо и верить в поддержку товарища, чувствовать локоть соседа, чувствовать мощь, когда мы вместе. Мы были суровы и сентиментальны, мы любили своих жен (иногда и чужих), часто забывали про родителей и про себя. Тогда я был молод, красив, силен и горд... И все, что назовут потом «тяготами армейской жизни» переносил легко. Бывали и срывы, бывали неудачи, обиды, бывало предательство… Мы были решительны, и редко кому что-то прощали. И нас не прощали. А потому мы научились быть самостоятельными и независимыми.. И вот повисли в воздухе нелепые слова: «….уволить с правом ношения… наградить…» В-общем, свободен! Неприятно поразило, что вокруг меня столько проблем! И одна из них – я никому не нужен! Потом настанет другая жизнь, сытая, с сотней сортов колбасы, с продуктами, которые нельзя есть. С квартирами. С разъехавшимися детьми и умершими родителями. С одиночеством. Может не всех. Даже точно не для всех. Но у меня так. Сытая жизнь! Я и сейчас бы отдал эту сытую нынешнюю жизнь за ту, "страшную", когда я был нужен, нужен стране, армии, друзьям…
Lt.Colonel: Останется один котел, его надо было топить углем. Угарный запах, кипящий котел иногда переливал воду и затапливал кухню и комнатуАналогично! Ну и таскать воду на чердак, поднимая ведра на веревке, чтобы пополнять систему.На чердак из кухни шел резиновый шланг, который надевался на кран, и по которому вода поступала в расширительный бачок до тех пор, пока не польется на пол. Наши женщины, офицерские жены пока они не стали генеральшами умеют и дров наколоть, и воды натаскать, и печи протопить.Вот это уж точно! Выезжать из военного городка можно было только с письменного разрешения командования.У меня доходило до того, что, будучи уже ЗПВ дивизиона, писал рапорта своему командиру на отгул в ВОСКРЕСЕНЬЕ (!) А тратил отгул, чтобы отоспаться дома. Портвены "33" и "777", "Агдам" и "Тамянка" Шик – марочные вина!Забытый вкус Я и сейчас бы отдал эту сытую нынешнюю жизнь за ту, "страшную", когда я был нужен, нужен стране, армии, друзьям…Вот уж точно...
Admin: Lt.Colonel На чердак из кухни шел резиновый шланг, который надевался на кран, и по которому вода поступала в расширительный бачок до тех пор, пока не польется на пол. А у нас не было водопровода. Были колонки на улице. Зимой, чтоб колонка напротив дома не замерзала, мы ее включали и вода текла круглосуточно. Нарастала огромная глыба льда, ее скалывали, вокруг был каток.
Palma: Да уж было время! Сейчас редко кто выдержит такую жизнь. Рассказываешь: кто-то не верит, кто-то сочувствует
Admin: Уже описанный здесь в дневниках эпизод, был также опубликован на ГАНС.РУ: Вижу здесь тему ПРИОЗЕРСК и ребят оттуда - сразу вспомнилась одна давняя история. Может Вы знаете это место и этих офицеров? - 9 измерительный пункт, Войсковая часть 02857, позывной - "СИРЕНЬ" - это 79-я площадка. Командиром был майор С.Винник Начальник штаба - майор В.Филь Старшина - прапорщик Герасименко ...Весной 1992 года я в составе дивизиона С-300 прибыл на полигон для выполнения стрельб. Разгружались на станции Сары-Шаган. Мой командир упал с платформы и поранил ногу. Уезжал я последним уже затемно. Машина, тащившая тяжелый прицеп с имущество, поломалась где-то на 86 км в сторону 1-ой площадки. Пришедший тягач, подцепил машину, а прицеп оставили на обочине. Когда вернулись - прицепа не было. Всю ночь и последующие сутки офицеры полка, управления дивизии искали прицеп по степи, даже поднимали вертолет. ....Выяснилось, что офицер этой части майор Третьяков Виктор Павлович с группой солдат на машине ЗИЛ-131 гос. номер 33-29 жх, как всегда при прибытии на полигон дивизионов, дежурил (шакалил) в степи с выключенными фарами и ждал, когда поломается какая-то машина приезжих, чтобы ограбить ее. В этот раз ему достался мой прицеп на шасси МАЗа. Они затащили его на 79-ю площадку, выгрузили имущество, а прицеп сбросили ущелье напротив площадки через шоссе. Мы нашли и достали прицеп. Он был разбит и непригоден к эксплуатации. Стало известно, что это повсеместная практика офицеров Полигона, Приозерска. Правда, обычно, они разграбленные машины и прицепы сжигают в многочисленных балках. При поиске своего только я обнаружил около десятка сгоревших остовов в степи. ...Но тут случился казус. В прицепе находился пулемет ДШК в сборе, загруженный мной в последний момент с платформы в Сары-Шагане. И, испугавшись, майор Третьяков В.П. заявил особистам о находке. Пулемет вернули. В КУНГе у меня находились продукты и посуда для дивизиона, личные вещи, чемоданы офицеров, инвентарь, обмундирование, белье на солдат. Представляете, как было обидно мне и в какие условия в степи я был поставлен?! Мне по "доброте" Третьяков приказал старшине выделить немного ихнего старого, желтого, застированного белья, дал несколько гнутых кастрюль сварить солдатам какую-нибудь похлебку (продукты не вернули), а мне лично подарили занюханную фуражку, выслужившую 10 сроков минимум, да вернули мой охотничий нож и радиоприемник. Командование, желая получить отличную оценку на полигоне, не хотело скандала с местными офицерами, мне приказали молчать, пообещав списать всю пропажу. Вот такое я вынес мнение о Приозерских офицерах. Вероятно, они гордились добычей, хвастались своими достижениями. А может и сейчас промышляют по ночам по бекрайней 100 км трассе!
Lt.Colonel: ...Учитывая, сколько всего официально "дарилось" разным службам полигона (доски, цемент, гвозди и т.д. и т.п.). "Дикий Запад"...
Admin: Мои сослуживцы майор Васильев Виктор Павлович Служить я попал в 4-ю группу РТЦН ЗРПолка под Москвой. После войскового приемника я сразу попал в состав СБР на дежурство. Так я стал оператором СПК. Старослужащие быстро научили меня практическим навыкам. Командиром группы был высокий, поджарый, смуглый майор Васильев. Работая с ним, мне деревенскому парню, было много любопытно, и поучительно. Почти все в нем меня удивляло. Его смелая небрежность в обращении с техникой. Он, например, мог голыми пальцами замкнуть силовые контакты реле. Я же робел и перед техникой и тем более перед электрическим током. Он работал под высоким напряжением без защиты и даже на антенном поле. Но больше всего в короткие минуты перекуров я любил слушать его рассказы об истории части. Он рассказывал, что позиции строили зэки, что стоимость бетонных дорог такая, если их застелить плотно червонцами. Что городок тоже строили зэки, с ними работали десятниками штатские мужики. И я потом встречусь с одним из них. Что в фундамент одного из домов зэки замуровали одного из своих, убитого в ссоре. Виктор Павлович рассказывал о тайниках в здании станции. И я потом найду несколько из них. Уже будучи прапорщиком, снимая сгоревший двигатель вентилятора в 12-м помещении, в фундаменте я обнаружил рифленую крышку, которую и закрывал огромный двигатель. Открыв ее я обнаружил тайник, там лежало несколько самодельных ножей, какие-то полусгнившие вещи, предметы, неизвестного назначения. И таких тайников за свою службу я нашел, часто случайно, около десятка. Виктор Васильевич имел привычку, заложив правую руку за спину, взять ей себя за локоть левой руки, в которой держал сигарету. В таком свободном для него положении он ходил и курил. Даже на станции. И никто не делал ему замечаний. Говорили, что он был в составе приемной комиссии, что он сильно облучился. Я даже замечал, что он иногда придя в зал, включал шкафы, поднимал высокое, открывал дверцы, сдвигал защитные сетки и молча ходил взад-вперед вдоль линеек. Говорили, что получая порцию ВЧ излучения, он начинает чувствовать себя лучше. А тот факт, что силовые блоки сделаны по его чертежам можно было проверить на их схемах, где в таблице внизу схемы было написана его фамилия. Поражали его знания. Он знал схемы наизусть! Мог назвать где какое сопротивление или конденсатор стоит. Он много рассказывал о том, как он пришел в часть, что еще был лагерь на горке у д.Коковино, оставшийся от немцев. Во время войны они держали здесь советских военнопленных. После освобождения в этом лагере держали уже немецких пленных. Они строили здесь в районе дороги, вокзалы и т.п. После них в лагере держали зеков, которые строили позицию и городок. А потом, когда уже уже здесь разместилась воинская часть в лагере некоторое время держали женщин-заключенных – они работали тут у деревни на торфоразработках. Ко мне он относился хорошо. Но он очень удивился, когда узнал, что я остаюсь на сверхсрочную службу. «Уговорили они тебя» - сказал он о ком-то. Он пользовался успехом у женщин. И тут тоже о нем рассказывали всякие байки. В общем, человек был замечательный. А ушел, как-то незаметно, скромно, без пышных проводов и подарков. Уволился на пенсию, уехал в свой город Пушкин. Женился второй раз и начал новую жизнь. Больше мы с ним не встречались.
Admin: Мои сослуживцы. Командир Гвардии подполковник Тимофеев Александр Анатольевич Мне посчастливилось служить с гвардии подполковником Тимофеевым Александром Анатольевичем. Уроженец Воронежской области, окончил Горьковское военное училище ПВО, служил в Путиловско-Кировском полку ПВО. Когда я пришел в дивизион техником РПК в кабину А, Тимофеев А.А. был комбатом-1, РТБ. Меня поражала его работоспособность, невозмутимость и спокойствие, искреннее желание разобраться и помочь любому. Как-то под Новый год дивизион проверила комиссия. При проверке параметров обнаружилось, что параметр мощности передатчика на моей аппаратуре был на границе допуска. В принципе, это не смертельно и можно было ехать домой встречать Новый год. Но Тимофеев А.А. был не такой. Он пришел ко мне в кабину и сказал, что сейчас мы ей (мощности, наверное) рога обломаем. И начал сам крутить и настраивать аппаратуру. Я только успевал приносить из ЗИПа новые лампы (аппаратура была ламповая), сопротивления, конденсаторы. А комбат все паял, менял, крутил, мерил, вслух безлобно ругая технику. Быстро бежали предновогодние часы. Нервничали другие офицеры. Никто не уходил с дивизиона без комбата. Я с тревогой глядел на часы. А параметр и вообще ушел за допуск. Нервничали все, кроме неунывающего Александра Анатольевича. И когда я уже потерял надежду успеть домой к празднику, наконец-то, ему удалось восстановить мою аппаратуру и вогнать мощность в середину допуска... И так во всем. Он любил вмешиваться во все дела. Копаться в любой аппаратуре, любой технике, будь то боевая матчасть, ремонт двигателя автомобиля или система отопления казармы, электрокотел в столовой и т.п. Потому что он все знал и очень многое умел делать своими руками. Став командиром дивизиона прибавил себе хлопот проблемами городка, за который он непосредственно не отвечал. Но жители городка, женщины шли к нему. И он разбирался и решал проблемы обеспечения городка, выделения автотранспорта, проблемы магазина и распределения товаров (тогда был дефицит и карточная система, очереди на любую покупку). Он умел погасить возникавшие конфликты, умел найти такие слова, что даже самые упрямые соглашались с его житейской прямотой и мудростью. Его уважали все! Солдаты и офицеры, женщины и дети, командование и местные власти. Он был труженик, исполнитель. ...Дивизион передислоцировали из Рузы Московской области на Валдай. Там Александра Анатольевича назначили командиром группы дивизионов. Он не любил фотографироваться. Здесь он последним покидает дивизион, который пошел на Валдай. А через три с половиной месяца - 20 декабря 1993 года Александр Анатольевич Тимофеев погиб в автомобильной катастрофе на Ленинградском шоссе у д. Яжелбицы Новгородской области.
Admin: СЛУЧАЙ ИЗ СЛУЖБЫ. Зимой: Однажды зимой шли тактические учения. Нашему дивизиону С-300 дана команда "Марш-поход". Обеспечение соответствующим дизтопливом не успевало за сменой времен года и МАЗы были запралены "летней" соляркой, которая загустела на морозе и превратилась в белые хлопья. Поэтому мы добавили в топливные баки по нескольку ведер керосина. Перед выходом с позиции очередной инструктаж: проверить положение переключателя на топливопроводе, чтобы стоял в положении "двигатель" и, не дай Бог, - "двигатель-ГАП". (ГАП - это газотурбинный агрегат питания, за водительской кабиной.) Каждый из начальников счел своим долгом пройти вдоль колонны и потрогать этот переключатель. Я сам перед этим поставил его в нужное положение. Команда, взревели моторы и дивизион пошел в поход. Маршрут был простым, 30 км до перекрестка и обратно. Сходу получаем команду "К бою". Разворачиваемся не на своей позиции штатной, а рядом в поле. Мне удалось с первой попытки поставить "Пушку" (так в войсках называют ПУ - пусковую установку на МАЗе) в створ реперов РПН (Радиолокатор подсвета и наведения). Пусковые должны стоять в определенных зонах относительно РПН и грубо определяется это так: из кабины пусковой установки должно быть видно три угла машины с РПН. Там стоят специальные маяки. Но долго радоваться мне не пришлось. Кинулся запускать ГАП и похолодел топливный переключатель стоял в положении общем и значит насос гнал топливо и на двигатель и на неработающий ГАП. Что такое перелив все знают. Прокачка. пуск - за моей спиной раздается оглушительный взрыв и пронзительный визг запускающейся турбины. Выпрыгиваю из кабины. Из сопла ГАП бьет пламя на несколько метров. Солдаты, снимавшие металлическик крышки с ТПК (Транспортно-пусковой контейнер) - такие круглые пеналы с ракетами, попрыгали с машины. Пламя лижет маскировку. Рывком прыгаю в кабину. В этот момент мои галифе рвутся по шву между ног от колена и почти до второго колена, обнажая не слишком эстетическое нательное белье. Вдобавок я сильно бьюсь головой о кабину над дверью. Шапка смягчает удар, но искры из глаз, как из турбины. Заглушить ГАП не удается. Я злополучным переключателем перекрываю топливо на него. Но ГАП ревет, изрыгая пламя и топливо, которое течет по стенкам агрегата. Пламя вырывается даже с другой стороны через вентиляционные отверстия. Я вижу, как начала пузыриться и лопаться краска. Видно не просто солярки туда накачал насос, а керосину - он жидкий, а солярка густая. Вот уже бегут начальники, не разбирая дороги. Я представляю собой жалкое зрелище в разорваных штанах с разбитой головой. Перекрывая рев турбины, командир полка кричит все, что он обо мне думает, кто я такой и где мое место. Улавливаю слова, что он расстреляет меня в восемь ружей. ГАП заглох только когда выгорело топливо. Ракеты, находящиеся буквально в метре от струи огня не пострадали. "Пушку" приказали не трогать и не запускать. Учения шли своим чередом. Я даже через край зашил штаны. Когда все пошли в казарму, я все-таки запустил остывший ГАП в нормальном режиме, поднял ТПК в вертикальное положение, потом опустил. Все нормально. На подведение итогов я шел мрачнее тучи. - Все нормально, - доложил я командиру дивизиона, - я поднимал и опускал, работает. - Я видел, - буркнул тот. И это меня меня удивило. Когда он успел? "Разбор полетов" - шел своим чередом. Кто-то получил разнос, кто-то поощрение. Я ждал своей очереди. И боялся, что мою "пушку" признают не боеготовой, отсюда не боеготовой батарею и ... дальше думать не хотелось. Но батарею признали боеготовой и дивизион получил хорошую оценку. Командир даже не упомянул про этот инциндент. Так отложили мой расстрел и я благополучно дослужил до пенсии. А галифе пришлось выкинуть. ПЭТЭШНАЯ ПУСКОВАЯ. ПРИЦЕПНАЯ. ИМ ПРОЩЕ! В МОМЕНТ ПОДЪЕМА И ОПУСКАНИЯ ВЫШКА ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ПОХОЖА НА КРОКОДИЛА.
Admin: СЛУЧАЙ ИЗ СЛУЖБЫ Летом: Прекрасный летний день. Мы обслуживаем технику. Работа на свежем воздухе. Хорошая погода! Настроение хорошее. Я начинаю поднимать ракеты в вертикальное положение, с переносного пульта, стоя недалеко от пусковой. Обычный подъем. Вот встали домкраты, вот пошли ТПК. Наша штатная позиция, облагороженная. Под ТПК подсыпали песку, положили плитки тротуарные. Чисто, красиво. Вдруг удивленно замечаю, что колеса пусковой вместе с домкратами пошли вверх. - А на чем же она стоит?! - мелькает мысль. Оборачиваюсь к ТПК и вижу, что именно на них. Мгновенно противный холодок пробегает по горячей спине. - Этого не может быть. Потому что не может быть вообще. А тяжелый МАЗ медленно поднимался в воздух. Я защелкал тумблерами. Но остановить процесс не удавалось. Я бросился к спасительному ВБ. (Выключатель безопасности - огромный выключатель на борту машины, обесточивающий пусковую установку.) Вся эта неестественная конструкция замерла. За несколько мгновений до того как ракеты в ТПК, выйдя за ограничители, рассыпались бы на 4 стороны на мою ухоженную позицию. Уронить 4 ракеты - о последствиях лучше не думать. Но почему не сработали концевики? Войдя в "зону белой эмали", заняв вертикальное положение, они должны были остановиться, а здесь.... ТПК вмяли плитки, раздавили по сторонам песок. Вновь включаю ВБ, жму - в горизонтальное положение, но проклятая машина продолжает отрабатывать первую команду и поднимает МАЗ, опираясь на ТПК. Слежу со страхом за направляющими, держусь за ВБ. И вот удача! Срабатывают конечные выключатели! Перевожу в горизонтальное положение ТПК. МАЗ медленно опускается. Вот домкраты легли на грунт. Вот ТПК легли на шасси. Ух!, можно вздохнуть свободно. Почему-то и день, какой-то мрачный, и погода ни к черту! И настроение отвратительное. Докладываю ком.бату. Оказывается, недавно приезжали доработчики, заводчане. Меняли концевики. И поставили их чуть дальше. Пришлось их вызываь снова. А МОЖЕТ ЭТО ОНА И ЕСТЬ?! ПО АППАРЕЛИ. А КОЛЕСА МЫ ЧИСТИЛИ САПОЖНЫМИ ЩЕТКАМИ С САПОЖНЫМ КРЕМОМ.
Admin: Вспомнилось: Вечером после отбоя кто-то один кричал - "такому-то офицеру, всеобщее презрение!" и все подразделение хором "У-у-у! Сука!" И засыпалось легче! Так выносились порицания, доставшему за день офицеру.
Admin: КАК ВСЕ НАЧИНАЛОСЬ. (Из выступления подполковника Садового Виктора Ивановича 25 мая 1984 года.) Подполковник Садовой В.И. приехал к нам в дивизион для проверки подготовки к началу нового учебного года. Мы узнали, что он был с первого дня ввода наших войск и два года воевал в Афганистане, и попросили его выступить перед офицерами. В то время тема Афганистана была закрытой. И вот что он рассказал: (дается с сокращениями, эпизоды боев, пленения, зверств и пыток, методов войны опущены.) «…Во-первых, зачем? Обычно говорят, что мы выполняем интернациональный долг, помогаем революционному афганскому народу защищаться от внешних и внутренних врагов. Это правильно, но не главное. Главное, что если бы мы опоздали на несколько часов в Афганистан могли войти американские части. И там могли быть созданы военные базы и поставлены ракеты у наших границ, чего мы не могли допустить. Итак, ограниченный контингент наших войск был введен на территорию Демократической республики Афганистан. В ночь с 26 на 27 декабря 1979 года мотострелковый полк, где я был замполитом, стоял с выключенными моторами в 4-х часах езды от Кабула и ждал Правительственного заявления о вводе наших частей в Афганистан. Как только в новостях диктор зачитал заявление Советского Правительства на территорию Афганистана вошли две мотострелковые дивизии, одна воздушно-десантная и отдельный мотострелковый полк. Первая гвардейская мотострелковая дивизия прошла маршем в направлении Файзабад – Джелалабад – южные границы. Она перекрыла границу с Пакистаном. Вторая дивизия совершила марш в направлении Баглан – Чарикар – Кабул Смоленская Воздушно-десантная дивизия высадилась у Герата и Кандагара и блокировала эти крупные города. Мотострелковые дивизии раньше были кадрированными, а незадолго до этих событий были отмобилизованы до полного штата, приписниками из среднеазиатских республик Я был в составе второй дивизии, которая вошла в Кабул.В Кабуле было расквартировано 4 афганские дивизии, ряд отдельных частей, во главе которых стояли генералы, преданные Амину и несимпатизировавшие Бабраку Кармалю. Было неизвестно, как они поведут себя. Нам было приказано блокировать эти дивизии и все другие части. Танковым взводом, приданным нашему мотострелковому полку, мы окружили части одной афганской дивизии на окраине Кабула и предложили штабу дивизии сложить оружие, добавив, что они окружены целой танковой дивизией. Командир афганский генерал Абдулла сдался, а когда его на машине повезли в сопровождении трех танков у него полезли брови наверх и он сказал, что если бы он знал, что здесь всего-то людей, он никогда бы не сдался и показал бы нам, на что он способен… Кстати, основная масса армии или поддержала революцию или осталась нейтральной… В нашем полку, как и в других, было два замполита. Моя должность называлась – заместитель командира полка по агитации и пропаганде среди личного состава афганской армии и вооруженных бандоформирований. Страна отсталая, люди неграмотны, 100% фанатичная вера в Аллаха, местные обычаи и нравы. Основной язык там – дари, похож на наш таджикский, другой язык – пушту и много еще разных диалектов. Я в основном разговаривал через переводчика. На территории Афганистана действуют три календаря: наш григорианский – в международных отношениях, лунный календарь и мусульманский – по нему мы вошли туда в 1359 году т.е. 14-ый век. Там и правда 14-ый век. Но надо отметить, афганцы свободно ориентируются во всех календарях Там например, продвигаясь по кишлаку нельзя спросить дорогу или обратиться к первому встречному с вопросом. Эти можно сразу настроить против себя весь кишлак. Нужно найти старейшину или муллу, посидеть с ним за чашкой чая и мой авторитет будет тем выше, чем дольше я буду сидеть с ним и пить чай и говорить с ним я должен обо всем, о погоде, о здоровье родственников, о урожае, о скоте и т.д. кроме того, что мне надо узнать про дорогу. Если же сам мулла не выдержит и спросит, что я делаю в их кишлаке и куда я направляюсь, то мой авторитет здесь станет непререкаемым. По ихним обычаям, человек степенный, неторопливый в делах, значит со мной можно иметь дело. И я всегда старался завладеть доверием мулл, чей авторитет там чрезвычайно высок. У них все начинается с молитвы. Недавно введенное телевидение начинает свою работу с молитвы, заседания ЦК партии Кармаль начинает с молитвы. Кабул – интересный город, имея почти миллионное население, он не имеет названий улиц, нет нумерации домов, нет водопровода и канализации. Мы на картах разделили его сеткой на квадраты и занумеровали их. Мною были установлены дружеские отношения с одной из Кабульских школ. Я привез с собой три фильма и киноустановку. Какими еще средствами можно рассказать детям о Советском Союзе? Ведь это наши дети знают, что такое метро, спутник, космос, машины и т.д. А афганские ведь от этого очень далеки. Фильмы были о выборе профессии школьниками, второй – об АВртеке и третий – про цирк. Сначала они смотрели о выборе профессии. Фильм был на таджикском языке, они его понимали и в зале стояла гробовая тишина.. Начал второй фильм об Артеке. В классе стало оживленнее, они с удивлением смотрели на дворцы, в которых живут пионеры, внимательно разглядывали как они одеваются, что едят, как учатся, как играют. Ведь у афганских детей ничего нет, кроме жалких лачуг, обтрепанной одежды и скудной пищи и то не регулярно. Потом пошел фильм про цирк. В зале поднялся невероятный шум, я улавливал како-то знакомое слово, которое они на все лады повторяли, но никак не мог сообразить и только через несколько минут дошло: «секс». Увидев обнаженных наших гимнасток или гимнастов, укротительниц, дети шумели: секс, секс. Зверей они уже не замечали. Показывать цирк им оказалось рано. По законам шариата мусульманам нельзя открывать свое тело. Там даже мужчины не раздеваются, чтобы Аллах не увидел их тела, не то что женщины, которые ходят в парандже. Правда, в КАбуле некоторые сняли паранджу, но в провинциях носят все поголовно. После фильмов захожу в учительскую. Вижу: сидят пять учителей-мужчин и слева стоят две женщины учительницы. Раньше при моем появлении они сразу уходили, а тут стоят и все. В этой школе я уже был не первый раз и учителя мне были знакомы. По ихним законам иноверцу нельзя не только заговорить с женщиной, но и смотреть на нее. Стараюсь быстро сообразить, что делать в этой, простой для нас, ситуации и как выйти из нее. Мы старались ни в чем не нарушать традиций и обычаев мусульман. В войсках солдатам было категорически запрещено раздеваться, физзарядку, умывание проводили в глухом ущелье., чтоб никто из местных не видел. Категорически запрещалось заговаривать с женщиной на улице. Если на улице вы заговорите с незнакомой женщиной, то жить вам осталось до ближайшего перекрестка. Так вот, начинаю приветствовать учителей мужчин справа. По ихним обычаям надо целоваться с хорошими знакомыми. Медленно целую одного, другого, дохожу до женщин. К моей радости они первыми протягивают мне руки, здороваюсь двумя руками, облегченно вздыхаю и быстро отворачиваюсь от них. По мусульманским обычаям мужчина может иметь 4 жены. Но жен надо купить, а стоит это недешево. В цену входит: 1,5 тысячи афганей, баран, мешок риса и т.д. Строго соблюдаемые правила. Женщина, как правило, бесправна. Идет по улице семья: впереди муж, за ним жены по старшинству, потом дети по старшинству. Женщина не только обогнать, даже рядом идти не может с мужчиной по улице. А одна она тоже не может идти, только в сопровождении мужа, брата. Их даже хоронят на разной глубине: женщин закапывают глубже. Мужчина к Аллаху должен предстать первым. Много пришлось работать в частях афганской армии. В их частях есть штатные и нештатные муллы, как у нас замполиты. Сначала меня встречали настороженно, с недоверием. Мулла ходил за мной по части, слушал мои выступления и молчал, а я выступал-то только ради него.Я подкатывался к нему, стараясь завоевать его расположение. Приходилось быть очень осторожным в выборе слов, из-за этого я говорил медленно. Нам, например, не разрешалось употреблять слово «социализм», потому что социализм и мусульманская революция несовместимы. И строят они свое общество – заметьте – в печати сообщается, что в Афганистане строится не социалистическое общество, а новое общество. И наконец, лед тронулся. Как всегда после молитвы мулла сказал солдатам, чтоб слушали слова правды. И отношение ко мне сразу изменилось… …О борьбе с басмачеством. Наша дивизия за время пребывания там уничтожила 18 тысяч душманов. Особенностью борьбы там является фанатичная религиозность. Например, захватывают душманы кишлак, собирают всех мужчин и заставляют на Коране дать клятву, что они до последней капли крови будут бороться с неверными. И все мужчины ожесточенно воюют против наших войск, не потому что они ненавидят нас, свою революцию, а потому что дали клятву, по своей ли воле или нет, потому что они верят, что сражаясь с нами они попадут в рай, а если он нарушит клятву, то его постигнет кара Аллаха. И они верят в это. Другая особенность – пассивность афганской армии. Так уж сложилось, как у нас в годы гражданской войны, что один сын служит в армии, другой – у душманов и т.п. Все это усугубляется обычаями кровной мести. Представьте, что солдат афганской армии убьет басмача. Его родственники вырежут всех рордственников этого солдата до восьмого колена. Мы принимали разные меры к активизации армии, вплоть до того, что солдат с юга посылали воевать на север и наоборот, где бы их никто не знал. 21 февраля мой полк получил приказ ночью выступить в район №, окружить и уничтожить 1,5 –тысячную банду. Но выступить мы не успели. В эту ночь в Кабуле вспыхнул мятеж. И свое первое боевое крещенье мы получили 22 февраля 1980 года в бою за Кабульский элеватор. Этот объект, несмотря на свою прозаичность, был важным стратегическим пунктом города. Тут впервые после Великой Отечественной войны советский солдат лицом к лицу столкнулся с озверевшим врагом, хлестающим автоматным и пулеметным огнем. Впервые мы понесли первые потери.. А банду ту мы все-таки окружили и через два месяца уничтожили. Главный вывод, который я сделал, что советский солдат способен проявить мужество и героизм даже на чужой земле, а это, поверьте, не просто. Пытаясь выйти из окружения, душманы погнали перед собой женщин и детей. Нам удалось минометным огнем отсечь атакующие цепи душманов от мирных жителей, которых мы пропустили через свои позиции. Но на поле осталась раненная женщина, дети которой стояли и плакали и не хотели уходить с позиций в укрытие. Постарайтесь представить себе эту картину: бой, свистят пули и дети. И тогда сержант Виктор Н-в пополз, чтобы вытащить афганку, непрерывным пулеметным и автоматным огнем, он ее почти дотащил, но неосторожно приподнялся и бандитская пуля попала прямо в висок…. Однажды проходя через стоянку кочевников-пуштунов мы дали им масла, сахару, консервов, крупы, даже не задумываясь, как это ценится здесь. А когда через три дня возвращались по этим местам, дорогу нам преградили пуштунские мальчик и девочка. Мальчик держал тарелку с каким-то варевом, а девочка – лепешку. Это был их знак большого уважения, как у нас хлеб-соль. Нас тронуло это внимание и солдаты стали собирать все, что у них осталось: плитка шоеколода, банку консервов, галеты, сухари, хотя последние сутки сами ничего не ели. Удивительно, но этот случай сразу стал известен в горах. Удивительно быстро там передается информация без телефонов и радио. И нас теплее стали встречать в горах. Что касается границы с Пакистаном. Она была установлена англичанами и разделила пополам пуштунские племена: 8 млн. человек осталось в Афганистане, около 10 млн. – в Пакистане. С древних времен они привыкли свободно ходить друг к другу. При короле Дауде охрана границы лежала на самих племенах, каждое племя зорко следило за своим участком границы, за это король платил им деньги. Пуштуны составляют более половины населения Афганистана. Во главе племени стоит хан. Каждое племя имеет свои законы, традиции, обычаи и стремится к независимости от других племен. Естесствено, что все пуштуны от мала до велика – воины, они всегда с оружием, даже спят с ним, выросли возле границы, они знают все тропки. После революции платить племенам перестали. Душманы стали сеять рознь и вражду между племенами. Границу перестали охранять. Перекрыть границу – дело нелегкое. Во-певых, горная местность, ставить часовых, чтобы они что-то видели, надо буквально через каждые 10 метров. Во-вторых, сразу же прекратится поток товаров из Ирана, Пакистана, Китая. А в Афганистане все дежится на этих товарах. Там почти все что-то продают, неизвестно кто покупает. Если это перекрывать, то рынок надо компенсировать счвоими товарами, а у нас такой мелочевки даже не производят. Вот и приходится только смотреть, а этим пользуются душманы, проходя подготовку в Пакистане и пересекая границу с караванами оружия под видом торговцев. Пуштуны очень щепетильны в вопросах чести. Самое большое оскорбление – это обвинение пуштуна в негостеприимстве, отказ в помощи тому, кто пришел в дом ее просить. Вот почему с невиданным упорством они защищают укрывшегося в их доме душмана.Пуштуны никогда не простят иностранцу, если он будет критиковать их жизнь, обычаи. Они также обидятся, если они станут критиковать тебя, а ты согласишься с этим. Мулла у них освобожден от налогов, он может заходит на женскую половину дома, куда другим мужчинам вход запрещен. Убийство муллы – тягчайшее преступление, на мулл не распространяется обычай кровной мести. Дома в деревнях в основном из глины и сырцового кирпича. Крыша плоская, огороженная. Двери и окна выходят во двор, на улицу обращена глухая стена или забор. Сыновья пристраивают свои дома к отцовскому, возводят купольные башни над домами, вторые этажи и постепенно дома превращаются в крепости. Нам было зпрещено входить в афганские дома, поэтому при прочесывании и вылавливании бандитов, мы окружали деревню, а по домам ходили афганские солдаты. Основное богатство пуштунов – верблюд. Разводят они овец, кур. Куры сторожат шатры, уничтожают скорпионов, фаланг, каракуртов. Спят пуштуны на кошме из овечьей шерсти, потому что ядовитые насекомые не выносят запах овечьей шерсти. Там нельзя ничего хвалить и чем-то восхищаться, особенно красотой и здоровьем. Пуштуны не любят если в разговоре вы будете сильно жестикулировать. Смерть в бою считается почетной, независимо от того, за что сражался и погиб. Сильно развит обычай платы за обиду. Это и кровная месть и выкуп. За убийство или ранение взымается «цена крови». Причем за убийство женщины платят вдвое меньше, чем за убийство мужчины. За поджог шатра выплачивается компенсация вдвое больше, чем за поджог огромного дома. Ранения тоже имеют свои «тарифы», цена меняется в зависимости от того места куда ранен. Кстати, там не принято оплакивать погибших в бою. Платят деньгами, иногда девушками-подростками. Браки между родственными семьями могут заключаться и без калыма, так называемый обменный брак – просто обмениваются девушками, взамен невесты отдают свою девушку. Сейчас стараются привлечь афганских женщин к общественно-политической жизни. Так например, в воздушно-десантной дивизии было решено организовать кружок парашютного спорта среди женщин, и, чтобы привлечь афганок, командир дивизии выбрасывал на парашюте над стадионом свою жену…»
Admin: КАК Я БЫЛ МАСТЕРОМ – ХОЛОДИЛЬЩИКОМ В то время я служил техником на РТЦ. Это радиотехнический центр. Однажды я решил по-раньше уйти со службы. Не успел я отойти от станции и ста метров, как навстречу мне из-за КПП вылетел командирский УАЗик. Свернуть было некуда и я отважно пошел навстречу. Как я и думал УАЗик затормозил возле меня. Открылась дверца, показался Кухтин. Полковник Кухтин был очень суров, встречаться с ним было всегда себе дороже, потому, завидев его машину, все и солдаты, и офицеры старались спрятаться. Я не успел. Но он не спросил, как я ожидал, куда и почему я иду. Он протянул мне какую-то коробочку, сказал, что это реле от холодильника, чтобы я отдал кому-нибудь из наших офицеров-инженеров и чтобы те отремонтировали его. Машина тут же развернулась и ушла, а я поплелся назад на станцию. К кому бы я не подошел, офицеры наотрез отказывались брать у меня коробочку. Рабочий день подходил к концу, все убирали инструмент и приборы, сдавали секретную литературу. Несмотря на мои увещевания и угрозы, что это приказ самого Кухтина, что я доложу ему, как вы отказались, никто не взялся. Совсем потухший я зашел в свой кондиционер (огромное технологическое помещение с запасами воды для охлаждения передатчиков), где у меня был оборудован кабинет, сел за стол и стал вертеть злополучное реле. Я пытался открыть коробочку, наконец это мне удалось. Корпус открылся, но изнутри вылетела какая пружина. Я разглядывал ее, контакты. В одном месте был виден излом. То ли это и была причина неисправности, то ли это я сейчас сломал, когда открывал. Выхода у меня не было, с трудом, но я запихнул пружину обратно, припаял паяльником обломанный контакт, закрыл коробочку и пошел в городок. До городка почти два километра. Я размышлял как мне влетит, если это проклятое реле не будет работать. Рабочий день давно закончился, но в штабе в кабинете Кухтина горел свет. Я вошел и протянул ему реле. - Сделали. – то ли спросил, то ли утвердил Кухтин. Я кивнул, потому что не был уверен, что сделали. - Кто делал? – спросил он. - Я. – выдавил я, еще не подозревая о последствиях. …Служба шла своим чередом и я уже забыл об этом случае, как однажды меня вызвали в штаб. Начпрод встретил меня на крыльце и сказал: - Садись в машину, поедем в генеральский домик, там опять реле барахлит, что ты делал. Изумленный я сел в машину. Генеральский домик стоял на позиции 125-го дивизиона, но имел свой въезд. Там принимали проверяющих, приезжали на рыбалку или охоту генералы. Я впервые был здесь внутри. Там постоянно жил солдат, который поддерживал порядок, обслуживал комиссии. Вот служба! Даже я позавидовал ему. Никакого распорядка, физза-рядки, занятий, кроссов. Чистая кровать, телевизор. Дача, да и только. Солдат иногда меняли, когда зарвавшийся «сторож» начинал водить в генеральский домик друзей, девочек, пить с ними. Но сейчас меня интересовал холодильник. Первым делом я стал искать, где стоит это реле. Я общупал каждый сантиметр, но знакомой коробочки не было. Я боялся, что она где-то закрыта обшивкой. Наконец я с трудом обнаружил ее внизу около двигателя. Я обрадовался, вынул ее, надеясь, что в ней опять отвалился контакт. Я осторожно открыл коробочку. Увы, контакт был цел и невредим, такой как я припаял его. Не зная, что делать, я вертел реле, то вставляя его на место, то вынимая. Вставив его в очередной раз, я включил холодильник. И, о, чудо! Он начал работать. Подождав минут десять, убедившись, что холодильник работает, начпрод позвонил Кухтину и доложил, что я исправил холодильник. Довольные мы поехали в городок. Хотя меня и начала беспокоить нежданная слава мастера по холодильникам. И я не ошибся. Вскоре меня вызвали посмотреть огромный холодильник в магазине. В него я входил сам спокойно, такой он был огромный. Там мне повезло - все дело было в ручке с контактом, при закрытии он не срабатывал. Откусив концевик, соединил провода напрямую и холодильник стал работать. Однажды ночью меня разбудил посыльный из штаба, приказано ехать в генеральский домик, делать холодильник. Кухтин даже выделил мне свою машину. Там я решительно вынул злополучное реле, но оно было исправно и все манипуляции с ним не дали результата.. Тут я заметил, что мотор холодильника жестко прикручен к раме. Я вспомнил, что дома, когда я привез купленный холодильник, в нем рекомендовалось отпустить крепления, затянутые для транспортировки. Я смело ослабил болты крепления. Наверху в холодильнике я обнаружил еще какое-то реле, причем со следами подгоревших контактов. Я сделал вывод, что оно сгорело, вынул его и привез в город, отдал начпроду.. Где он достал новое реле я не знаю. Вставили они его сами. Холодильник включился. Но крепления мотора на нем нельзя было освобождать, они не знали, что я их освободил и вскоре холодильник сгорел. После этого меня уже не приглашали в генеральский домик. Купили новый холодильник. А я еще долго с важным видом отказывался от приглашений прийти посмотреть чей-нибудь неисправный холодильник.
Admin: КАК Я УЧИЛСЯ В ГАТЧИНЕ. В середине 80-х учился я на курсах переподготовки в Гатчине под Ленинградом. Жили мы в гостинице. Офицеры были со всего Союза и даже бригада Войска Польского. Правда, жили они отдельно от нас и общаться с ними строго не рекомендовалось. Но непроизвольных ситуаций не избежать. По вечерам мы ходили в местный дом культуры в кино, на танцы, выставки. Местные девушки буквально висли на поляках, игнорируя нас. Это сильно задевало и всякий вечер молодые офицеры искали повод показать полякам «кто в доме хозяин». Что удивительно, польские офицеры, видно проинструктированные еще более строго, чем мы, всегда на любую нашу наглость, вызывающее поведение, оскорбительные высказывания, только улыбались, извинялись и ретировались, а вместе с ними и местные красавицы. Но сейчас не о них. Я вспомнил, что там познакомился с молодым лейтенантом богатырского телосложения. Никитой Реминным. Мы учились в одной группе. Я с ним предпочитал ходить в дом культуры и с ним я не боялся задирать поляков. Пришло время выпуска, мы разъезжались по домам. Я собирал чемодан в своей комнате. Он был внушительным. Вдруг меня окликнули из коридора, я вышел и не заметил, как кто-то нырнул в мой номер. Вернувшись, я ничего не заметил странного, еле поднял тяжеленный чемодан, а еще у меня был портфель-дипломат. Спускаясь по лестнице, я увидел Никиту, тащившего свой огромный чемодан в одной руке и дипломат в другой. В шутку я предложил ему тащить два чемодана для равновесия, а сам вызвался тащить два портфеля-дипломата тоже для равновесия. К моему удивлению, он согласился. Только попросил обеспечивать ему дорогу. Так пыхтя и отдуваясь он попер два чемодана, а шел чуть впереди с двумя портфелями время от времени покрикивая на прохожих, как носильщик, «Поберегись!». Мы приехали в Москву, таким же манером спустились в метро и хотя Никите (он москвич) надо было выходить раньше, я снова предложил ему довезти мой чемодан до моего Белорусского вокзала, а затем вернуться. Безотказный Никита допер чемоданы и мы распрощались. Тут только я заметил, что один замок на моем чемодане открыт. Попробовал закрыть – не закрывается. Открываю чемодан, чтобы утрамбовать вещи и вижу какой-то сверток. Явно не мой. С тревогой развернул газету – кирпич. Тут только я вспомнил, как меня беспричинно окликнули и как кто-то метнулся к моему чемодану. Хорошо, что чемодан пер Никита, а если бы я сам? Умаялся бы. Через месяц я встретился с Никитой и он с негодованием рассказал, что какой-то гад в Гатчине подложил ему в чемодан два кирпича. «А я то думаю, почему мой чемодан такой тяжелый!» - все сокрушался он. Хотел я посочувствовать ему и сказать, что мне тоже подложили, но вспомнив, что и мой чемодан тащил Никита, не стал сыпать соль ему на раны. Буквально через несколько дней в курилке один пронырливый старлей рассказывал, как он мне подложил кирпич и все спрашивал, не тяжело ли было мне. «А ты у Никиты спроси!» - отвечал я.
Admin: ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ Собранные здесь воспоминания, рассказы, стихи, дневники и т.д. являются частями соответствующих моих книг, находящихся пока в рукописях. Книг, конечно, гораздо больше, чем представлено здесь фрагментов. Гораздо больше у меня материалов для книг, накопленных за долгую жизнь, но пока не систематизированных. Я все время пополняю эти материалы и не могу сделать их завершенными. Много материалов собрано на видеокассетах, аудиокассетах, много фотографий – больше 20 фотоальбомов, как «фирменных», так и самодельных. Раньше казалось можно было сесть и обработать все. Но то было некогда («Вот выйду на пенсию и буду писать»), то казалось надо еще чуть-чуть насобирать материалов. А теперь я просто тону в обилии этих материалов, часто повторяюсь.
Admin: ПОЛИГОННЫЕ БЫЛИ…. Полковник Был я на полигоне в Кап.Яре с соседней в/частью. И тыловой службой у них командовал прапорщик Нищенко – пожилой, огромного роста, шутник, неунывающий и панибратски относящийся ко всем начальникам. Мы поселились с ним в одной из пустых комнат полуразгромленной уже казармы на втором этаже. В этой же комнате устроили и столовую для командования части. Столовая для всех была напротив по коридору. Там же в коридоре стоял дневальный. Надо заметить, что кухонных рабочих, дневальных Нищенко подбирал сам в полку и привез сюда на полигон, только лично ему преданных и беспрекословно выполняющих только его команды узбеков. Нищенко был большим любителем выпить. У него на продскладе хранился полковой спирт и закупленная водка. Он ее отпускал на хозяйственные или боевые нужды по запискам от командира полка. Нищенко, конечно, брал с получавших мзду. Иногда он исправлял количество бутылок в записке, иногда писал такие записки сам, но всегда к вечеру он был в самом прекрасном расположении духа, что даже пел песни. Командование знало обо всем, намеревалось отчислить его с полигона и даже говорило мне готовиться принять у него дела. У Нищенко в полку была кличка «Полковник». Он и впрямь был похож на «настоящего полковника» и статью и ростом и голосом и манерой разговаривать командным тоном, и безапеляционностью суждений. В армии принято подавать команду «Смирно» при входе начальника, и если в помещении находится старший начальник младшему команда не подается и наоборот. После команды начальнику отдается рапорт, информируется что происходит тут. Ради хохмы Нищенко приучил своих узбеков, чтобы ему всегда подавали команду «Смирно» и отдавали рапорт. И это выполнялось неукоснительно. ...Шел обед. В нашей комнате за столом сидели командир полка в звании «подполковника» и начальник политотдела полка тоже «подполковник». Дверь в коридор была открыта, шустрые узбеки носили тарелки. Командир полка только поднес ложку ко рту, как в коридоре, дневальный закричал: «Смирна-а-а-! Товарищ полковник …» и начал докладывать. У командира чуть ложка не упала, он застыл. Начпо вскочил и побежал в коридор смотреть, кто вошел. При командире полка подать команду можно только корпусному или армейскому и выше начальству. На полигоне их нет, здесь старший – командир полка. А если кто приехал из Москвы, об этом обязан командир знать. А раз подают команду, значит кто-то приехал внезапно. «Вольно, узбеки» - раздался громовой голос Нищенко. А начпо уже тащил его в нашу комнату. Перепуганные командиры пытались сделать ему внушение, а он блаженно узыбался, говорил, что он – «Полковник», а ты (на командира полка) – всего – подполковник, и что он, Нищенко – начальник Рузского гарнизона (так он представлялся всегда), а ты, на командира, всего командир полка. Это решило его судьбу. Его отстранили от должности. С эшелоном вместо него поехал я. А он тихонько лежал в углу вагона, лишенный ключей от продсклада, Выпить не отказывался, ни во что не вмешивался, как будто вместе с ключами у него забрали и его силу. Узбеки испуганно поглядывали на него.
Admin: ПОКУШЕНИЕ НА ОФИЦЕРОВ (однажды в армии…) (Геннадий Николаевич, если подойдет к печати, прошу изменить фамилии всех офицеров) День проходил как обычно буднично и вяло.Дивизион стоял на боевом дежурстве с готовностью к бою не более 3 минут. На обед офицеры собрались в офицерской столовой. Добежать до техники было минутным делом и это было отработано частыми тренировками. Играли в карты. Кельнер Кириллов принес обед. Все пошли обедать в зал. Я отказался от казенного обеда еще раньше, поэтому оставшись один в комнате отдыха, я достал домашнее сало и стал его уминать. Сала было много и я, порезав его, вынес в зал угостить офицеров. Оставшийся шмат завернул в газетку и положил на шкаф. Агафонову, молодому лейтенанту, понравился компот и он попросил кельнера, налить ему еще кружечку. После обеда кто-то пошел курить на улицу, игроки вернулись к картам. Но игра не пошла. Первым встал из-за стола начальник разведки Белоусов: - «Что-то голова закружилась. Пойду на воздух». Вторым встал капитан Бармыков, заядлый картежник, и курильщик, он тоже пожаловался, что не соображает ничего и вышел на улицу. Но на улице ему стало еще хуже. Это меня насторожило. Потому что остальные офицеры тоже наперебой стали жаловаться на головокружение. Всем стало ясно, что они отравились и все стали предполагать чем же именно они отравились. Так впервые всплыла версия о сале. Салом в принципе нельзя отравиться, да и я съел его больше их, но чувствую себя хорошо. Предположили, что отравились компотом. Все припомнили, что вкус его был необычным. Агафонов, лежа на кровати, сказал, что компот хорош, и он не грешит на него. Встревожились тем, что также могли отравиться и солдаты, а их было около 100 человек. Начальник штаба, огромный майор Шамсутдинов пошел строить дивизион, чтобы посмотреть их состояние. Я вызвал фельдшера. Он был растерян. Все спрашивал теряющего сознание Бармыкова: «Что с Вами, товарищ капитан? Что с Вами?». Офицеры между тем явно и очевидно стали сходить с ума. Я предложил им пить больше воды и стараться вырвать все, засунув два пальца в рот. Кириллов принес ведро. Алферов высыпал туда какой-то порошок, стал давать офицерам таблетки., но они уже не соображали и таблетки сыпались по полу.. Отдельные становились буйными, другие вели себя более чем странно. Люди на глазах сходили с ума. Тут я воочию убедился в справедливости поговорки: «Всяк по своему с ума сходит». Миша Филатов входил и выходил через двери, сильно прогибаясь и утверждая, что они стали низкими, не пролезть. «Облака давят, облака давят!» - бормотал он. На улице он дико озирался на небо и пытался ухватиться за ветки огромных елей, достать до которых невозможно. Потом он стал искать нож и кричать: «Душманы! Душманы! Дайте нож! Всех зарежу!» Но сам старался спрятаться под кровать. Агафонов вдруг сполз с кровати, забился под нее и трясясь кричал, чтоб его не трогали. Мы положили его на кровать – он был белый. Фельдшер дал ему таблетку, он взял ее двумя руками: «Какая же она большая! Как же ее съесть!» - спрашивал он. Белоусов высоко задирал ноги, перешагивая через спичку, падал и утверждал, что это бревно и пытался выяснить кто его здесь положил., спрашивал: «Вы что разве не видете бревно?». Офицер наведения старлей Кузнецов тихо хихикал, глядя на всех: «Я же говорил, что вы все идиоты и вас не возьмут в космос.» Я метался между ними, поднимал одного, отнимал нож у другого, вытаскивал из-под кровати третьего и совершенно не знал, что делать. На плацу был построен дивизион. В этот момент приехал замполит Ярынчак и старшина Певнев, ездившие в город. «Оставили мне что-нибудь поесть?» - спросил старшина. «Оставили.» - сказал я, - «Только есть я тебе не советую.» Быстро ввожу в курс дела замполита, мы с ним идем на плац. Там перед строем несет околесицу начальник штаба. Мы подхватываем его под руки и тащим к офицерской столовой. В момент просветления он спрашивает меня, что случилось. Потом глаза его белеют, зрачки расходятся, он уходит в свой сумасшедший мир. Он и так бугай будь здоров, сумасшедствие утраивает его силы и он легко разбрасывает нас по сторонам. Мы вскакиваем и опять виснем на его руках. Ярынчак все спрашивает его, как командира: «Что доложить в полк? Что доложить?» Приехал на своих «Жигулях» Говырин, ездивший обедать домой. Мы распределились парами: Ярынчак с Певневым на дивизионном тягаче, а я с Говыриным на его машине возить офицеров в районную больницу. Ехать один с ними он побоялся. Оказалось это не простым делом. Пока скручиваешь одного и запихиваешь в машину, другой побежал куда-то. Пока поймаем его, тот из машины вылез. И все старательно пытались съездить нам по физиономии. Ярынчак загрузил все-таки Бармыкова в кабину тягача и они поехали. Мы засунули в машину Белоусова, Филатова, Кузнецова и рванули в город. Сзади Кузнецов что-то рассказывал о космосе, восторгался космической природой за окном и все пытался выйти. «Как хорошо лететь на звездолете! « - мечтательно рассуждал он, - «Смотрите, какие звезды!» И все пытался заставить нас смотреть на них. Я отталкивал его руки. Филатов предупреждал нас, что сейчас могут появиться басмачи и требовал нож. Белоусов молчал. Я сидел вполоборота и следил, чтобы никто из них не схватил Говырина за горло, при такой скорости нам всем была бы крышка. Около больницы мы увидели наш тягач из которого Ярынчак никак не мог вытащить бессмысленно улыбающего и упирающегося Бармыкова. Совместными усилиями мы вытащили его и заволокли в приемное отделении. Дежурный врач был в шахе. Он не хотел принимать никого, потому что офицеры («Везите в военный госпиталь», а до него около ста км), во-вторых, потому что психи не его профиль («Везите в психушку», до нее тоже км 30.) Узнав, что таких кадров у нас может быть около 100 человек, начал принимать и мы стали грузить сумасшедших офицеров на каталки и поднимать на второй этаж в реанимацию. У Бармыкова стали брать кровь на анализ и сестра попросила его согнуть руку и поработать пальцами. Так он и поехал в реанимацию, крича всем «Работать! Работать! Суки! Работать!» Мы везли его , затыкая ему рот шапкой. Больные вывыли в коридор. Не часто они видели такие картинки. Приведя Белоусова, мы увидели его бесвольным и бесформенным. Поднимешь ему руку – он так и сидит с поднятой рукой. Поднимешь другую – он держит ее. И сам смотрит на нее, как на чужую. Вторым рейсом, выяснив что солдаты не отравились Ярынчак привлек себе в помощь трех солдат-амбалов. Перевозить остальных стало легче. Поглядеть на офицеров собралась чуть ли не вся больница. Главврач приказал всем убраться, распорядился подготовить еще одну реанимацию , подготовить место к приему солдат в гинекологическом отделении. «Там у нас две женщины после операции» (аборта)- доложила сестра. «Выписать к чертовой матери немеленно! Освободить помещение! Готовить каталки и простыни! Всех вызвать на работу!» - свирепствовал доктор. Он вызвал всех своих врачей, сформировал бригады реанимации. Меня оставил в помощь мед.сестрам. Первым мы скрутили Бармыкова, привязали специальными полотенцами его к кровати Началась промывка желудка. Через рот ему вставили шланг, в шланг воронку и сестра черпаком вливала в него воду из 4-х ведерной кастрюли. Потом вместе с другой сестрой мы резко наваливались ему на живот и из него, из шланга, изо рта, из носа выливалась вода и недавно съеденный обед. Потом процедуру варварски продолжали. Открывая плотно стиснутый рот Бармыкова каким-то инструментом врач сломал ему зуб. Другая бригада промывала Филатова. Он перекусил шланг. Опять заминка. Кузнецов вдруг увидел свою жену и тянулся к ней, просил забрать его. Видения посещали и других пострадавших. Бармыков спрашивал, где его жена. По коридору солдаты катили на каталке Шамсутдинова. Он ревел, как военная сирена, матюкался и грозил всех вые….ть. Перегрузить его с каталки на кровать сестры не смогли. Мы подошли с врачом. Совместными усилиями перегрузили. Долго привязывали, он вращая руками, развязывал узлы, хватал меня за халат, грозил убить. По расширяющимся и сужающимся глазам легко можно было понять пришел человек в себя или опять провалился в безпамятство. В это время привезли последним тихопомешенного Агафонова. Врач обернувшись и увидев его на каталке, все бросил и кинулся к нему. Я увидел синеющее на глазах лицо лейтенанта. Врач начал делать ему искусственное дыхание. Пульса не было. Быстро подключили какие-то колодки. «Разряд!» - кричит доктор, прикладывая колодки, похожие на утюги к груди Агафонова. Удар током подбрасывает тело вверх, оно изгибается и бессильно падает на каталку. Сестры рвут с него военную форму. Снова разряд. Тот же результат. Слышу монотонный, как бы равнодушный голос медсестры "Пульса нет". Готовят укол в сердце. Доктор вводит длинную иглу. Мне страшно смотреть, я отворачиваюсь к Бармыкову. Я его уже не держу, но он лежит смирно. Доктор устало опускается на табуретку, "все" - говорит, я холодею, но он улыбается, сестра начала отсчитывать пульс. «В рубашке родился ваш лейтенант,» - говорит доктор, - «Еще бы опоздали на одну минутку, даже на полминуты и все – амба.» Он отдает еще какие-то распоряжения и мы переходим к Белоусову. Постепенно офицеры приходят в себя, но не понимают где они и что происходит. Кузнецова не промывали, он очухался сам, но доктор приказал ему самому пить воду литровыми кружками. Тот с неохотой пил, прекращал, начинал что-то рассказывать, тогда доктор поворачивался к нему и Кузнецов быстрыми глотками начинал через силу пить воду, он видел, что делали с другими. Из Миши валились прямо куски пищи, крошками он забрызгал даже элегантную бородку доктора, который все повторял: «Миша, что ж ты так плохо жевал!» А сам стремительно бежал в туалет, который был тут же в палате. Меня тоже тошнило, но я держался, отворачивался. Бармыков и Агафонов вырывались, они вырвали иголки капельниц, вид имели неопрятный. Вскоре из Москвы прибыл командир полка Курденков и полковой врач. Офицеры стали приходить в себя и ориентироваться в ситуации. Но иногда начинали заговариваться.Командир побеседовал с каждым, старался приободрить. Но он сам был невеселым. Наверное, он понимал, что его военная карьера закончилась. Белоусов начал рассказывать ему, как он умер, как беседовал с ангелами. Да и все они потом утверждали, что видели себя умершими. К каждому посадили по медсестре, которая должна была за ними следить и записывать ихний бред. Привезли фельдшера. Он тоже был сумасшедший и его поместили отдельно. Суматоха первых часов стихла. Лишь буйный Шамсутдинов все кричал, чтобы его развязали, что он все здесь вые…т. «Кто ты такой! – кричал он на доктора. – Я – майор!» . «А я – доктор!» – спокойно говорил реаниматолог. «Где я? Что со мной?» - не унимался Шамсутдинов. «Хавать надо меньше!» - отвечал жизнерадостный Кузнецов. Иногда Шамсутдинов звал меня, пытался привязанной рукой схватить меня за халат, глаза его мутнели: «Эксперименты ставишь,» - шипел он на меня.Уже развязали Белоусова, он покрылся холодным потом, скрючился и мелко дрожал. Доктор принес ему одеяло, укрыл его, кинул в ноги грелку с водой.. Кузнецова вообще не связывали. Начал успокаиваться и Шамсутдинов, требуя развязать его. «Ну если ты не будешь хулиганить, то развяжу» - обещает доктор. «Ты – хороший человек? – спрашивает он, и обращаясь к остальным: - «Он хороший человек?». «Человек-то он хороший, но развязывать его не надо.» - как всегда с веселой усмешкой говорит Кузнецов. Алферов тоже меня узнал, да вел себя он иначе, чем офицеры. Он тоже спрашивал меня, что случилось. Вытащил и отдал мне ключ от сан.части, просил передать его старшине. Командир хотел оставить меня в больнице в помощь мед.сестрам, но врач сказал, что они справятся своими силами и я вернулся на дивизион. Дивизион я не узнал. Везде: на дорогах, площадках, плацу, на газонах и клумбах, на стоянках и в поле стояли машины. Генеральские «Волги» и командирские «УАЗики», автобусы и санитарные машины, грузовики и прицепы. На дивизион приехали заместитель командующего армией генерал Базанов, и все со своими заместителями по тылу, начальниками политотделов, нач.продами и врачами. Начальник медицинской службы округа генерал Вартанов вызвал бригаду токсикологов, экспертов института Склифосовского. Приехали КГБэшники и прокуроры, армейский прокурор Селиверствов, 9 следователей военной прокуратуры вели допрос каждого по кругу. Я давал показания 9 раз следователям под протокол и еще раз десять генералам, прокурорам и прочим любопытным лицам. Несколько раз подозрительно всплывал вопрос о сале и почему я не ел вместе со всеми («А может ты знал…») Тут за меня вступился командующий. «Это его личное дело». «Что вы за сыщики? Шерлок Холмс или Мэгре посидят, подумают и уже знают кто преступник. А вас целая бригада всю ночь работаете и не знаете кто преступник» - говорю одному особисту. «Им было легче. Тогда прапорщиков не было» - огрызается он. Столовую закрыли и опечатали и все остальные помещения тоже. Привезли новые продукты, новую посуду и полковую полевую кухню со своими поварами, которые сразу стали готовить ужин. Возле кухни стоял вооруженный караул, а приготовлением пищи руководили два подполковника: нач.прод и врач. Посуду, пищу, обмундирование кельнера, приносившего обед офицерам, обмундирование фельдшера, а также анализы офицеров были срочно направлены на анализы и экспертизу в Москву в институт токсикологии и еще куда-то. Я подивился оперативности. Была уже ночь, а людей в Москве поднимали и просили срочно сделать. На дивизион привезли офицеров из других дивизионов для несения дежурства. Тарханов, Солодкий, Омельянчук. Те включили комплекс, проверили технику. Дивизион нес дежурство. Из дивизиона никого не выпускали. Но не хватало пишущих машинок, а у меня дома была своя и мне разрешили выехать в городок. Несмотря на поздний час около КПП толпились женщины. Откуда они прознали о ЧП? Кто-то плакал, говорили об умерших, но я их успокоил – все живы. Следствие вскоре выяснило, что фельдшер Алферов потихоньку употреблял какой-то наркотик и даже предлагал его своим друзьям. От него фельдшер был всегда в приподнятом настроении, весел. А я думал – у него характер такой. В Москве выяснили состав наркотика, частички которого были обнаружены в компоте и карманах его х/б. В ту же ночь КГБэшники Ленинграда нагрянули в дом родителей Алферова и в карманах его костюма обнаружели следы тоже вещества. Мать его была фармацевтом и заведовала аптекой. Он сам тоже хороший фармацевт и сам составил формулу наркотического вещества, который сам и употреблял. При увеличении дозы наступало состояние опьянения. В этот день он подсыпал порошок в компот, желая увидеть пьяными офицеров, но дозу не рассчитал и люди стали сходить с ума. Я посоветовал Ярынчаку не докладывать о ЧП в полк пока, а доложить после больницы, когда станет понятно, что произошло. Он так и сделал. Но в больнице главврач первым делом доложил в Москву о происшествии, там доложили в штаб округа. Командующий запросил командира полка - тот ни уха ни рыла. Сразу запрос оперативным и дежурным по управлению всех уровней. Никто не знает. Их начали снимать с дежурства... Утром санитарные машины увезли из больницы офицеров в реанимацию военного госпиталя. Отдельная машина с охраной везла фельдшера. От страха, увидев сходящих с ума офицеров, и доказывая что компот безопасен, он сделал несколько глотков из того чайника при мне. Офицеров вылечили, они нормальные люди, но ни одного из них не взяли на переподготовку на новый комплекс и военная карьера их закончилась и они один за одним уволились из армии. А Алферову дали 8,5 лет строго режима..
Admin: Моя служба с Кухтиным. БАНЯ Полк С-25 нес боевое дежурство. На РТЦ дежурил СБР - сокращенный боевой расчет около 30 человек. Смена расчета происходила в 12 часов по четвергам. Перед зданием №1 выстраивался новый расчет. Кто-то из полка приезжал (командир полка или его заместители), зачитывал приказ, ну все по накатанной колее, доклады, подъем флага, гимн, приказ, прохождение торжественным маршем, включение станции, боевая работа.... и новая неделя началась. Были особенности: расчет менялся не весь, а те солдаты, у которых есть замена, некоторые вообще не менялись годами. Перед заступлением новый расчет отправлялся с РТЦ в городок в баню. До городка по дороге чуть больше 2 км, бетонная дорога шла половину пути под гору через речку, а вторую половину в гору. Длина была разная, но горки крутые... ...В тот день старшим вести расчет в городок в баню начальник РТЦ назначил меня. Ничего не предвещало беды, все было как обычно. Сходили в баню, солдаты помылись и с хорошим настроением прибыли на РТЦ. Перед дежурным домиком я скомандовал разойтись и приготовиться к построению через 10 минут для заступления на дежурство. Солдаты понесли в казарму свои полотенца, какие-то постиранные вещи, а я пошел в здание и в коридоре встретил Харламова - начальника РТЦ, который шел посмотреть пришел ли расчет из бани. Я доложил, что все на месте и все в порядке и пошел к себе в дизельную. Харламов вернулся на КП. Через минуту по громкой передали, что меня вызывает Кухтин, командир полка. Он сам приехал зачитывать приказ. Я прибыл на КП. "Почему вы не доложили о прибытии расчета?" - скрипучим голосом спрашивает меня. Мои отговорки, что я доложил начальнику РТЦ не прошли/ "Идите стройте расчет!" - приказал он мне. Хотя строить расчет должен новый начальник расчета или начальник РТЦ. Предъчувствуя недоброе, построил расчет и доложил Кухтину. Поглядев на часы, видно засекал время, он сказал, что расчет опоздал, не уложился во время и сейчас будем тренироваться. Он приказал бегом отправляться опять в городок в баню и через 20 минут мне позвонить с КПП. Это уже относилось ко мне. Харламов дал команду открыть ворота КПП. Мы побежали... Под гору вроде ничего, но вот в гору расчет растянулся. Я понял, что не успеем... Останавливаю строй на половине горы, разворачиваю и даю команду бежать обратно и сразу строиться перед зданием. А сам ломанулся дальше в гору в городок. Прибежав на КПП сразу стал звонить Кухтину. "Вы не успели! Даю вам еще 20 минут вернуться на РТЦ, засекаю по последнему!" - приказал Кухтин. Я побежал бегом обратно. Вот впереди длинная гора-тягун, наверху растянувшийся расчет. Возле нашего КПП начинаем всех собирать. Яркие, образные солдатские пожелания Кухтину опускаю. К зданию прибежали строем и молча. Доложил о прибытии чуть дыша, в голове кружилось, во рту металлический привкус. Но пришлось еще слушать речь образованного полковника о том, что некоторые сорвали заступление расчета на б/дежурство, сорвали боеготовность и надо разобраться особисту по чьей указке я действовал.
полная версия страницы